Тайное становится явным

Потом у него долго болели плечевые суставы (это на словах легко, а вы попробуйте). Зато настроение поднялось. Минут через пять снова заглянул Жерех. Пленники лежали в прежних позах.

– Жалобы, пожелания? – голос вожака был ласков, а глаза, наоборот, холодны и дьявольски злы.

Туманов пропел какую-то абракадабру на языке эльфов. Жерех поморщился:

– Не слышу.

Он пропел на пол-октавы выше. Сделал жалобные глаза.

– Не слышу тебя, человече, – бородач вошел в пристройку и приблизился. Дверь прикрылась.

Тут Туманов и метнул нож. Неудобно, с вывертом, но он этот бросок отрепетировал, и вроде получалось. Плечо вверх, руку сбоку – по дуге, выпускать лишь в тот момент, когда прямая рука и нож составят прямую линию до цели… Крохотный перочинный ножик по рукоять вошел Жереху в шею, перерезав яремную вену. «Терапевт» пошатнулся. Схватился за рукоятку и, выпучив глаза, недоверчиво уставился на Туманова. Кажется, дошло. В жалкие секунды недоверчивость сменилась ужасом. Конечно, ситуация аховая.

– Ножик не вынимай, – посоветовал Павел, поднимаясь с пола и поднимая Дину. – Кровушка польется, не обрадуешься. Приляг, полежи.

А кровь уже просачивалась. Не отводя от горла рук, убийца невинных богачей прислонился к стене и стал сползать на дырявый алюминиевый таз. Лицо обрело предсмертную серость, он попытался что-то выжать из горла, но выжал страдальческий хрип.

– Остаешься за старшего, – Туманов серьезно взглянул Дине в глаза и провел ладонью по бледному личику: – Будь ответственна. Скоро уйдем, не волнуйся.

Он вошел в горницу, напустив на себя независимый вид. Деловито так, по-будничному. Банда продолжала пировать. Осколки разбитой бутыли валялись неприбранными, место выбывшей из строя заменила новая. Впрочем, участники трапезы не налегали, сосуд оставался почти нетронутым, вероятно, кого-то ждали. Автоматы стояли под окном, там же валялся вывернутый вещмешок.

Туманова встретили не особенно радушно.

– Гаси его! – завопил Блаженный.

Тамарка испуганно вскинула глаза. Есаулов нахмурился и стал медленно подниматься. Васька Блаженный намылился за автоматом… Туманов вертанулся юлой, сотворил вспомогательное фуэте и отбросил ногой Есаулова. А Васька, огретый кулаком в челюсть, издавая пронзительное верещание, полетел в угол. На пару минут – не боец. Тамарка нырнула Туманову под руку, но он уже ждал (он с бабами, как пионер юный – всегда готов; народец не из легких) – схватил ее за волосы на затылке и что было силы отбросил в дальний угол, как кошку. Не лезь, женщина! Есаулов тем временем грохнулся на спину, жилетка распахнулась, и высветилось наколотое добротной вязью «тату» – большие буквы: ЛЕБЕДУН… «Любить ее буду, если даже уйдет навсегда»… Тамарку, что ли? Или некий пройденный этап, ошибку юности? Да «лебедИ», не жалко. Павел кинулся к оружию, но Лебедун оказался прочнее, чем должен: поджал ноги и выбросил их в толчке. Тяжелый березовый стол опрокинулся на Туманова. Он отпрыгнул, но поскользнулся, не удержал равновесия. Все посыпалось на голову: плошки с картошкой, самогон, чугунная сковорода, тяжелый охотничий нож в жиру… Есаулов, невзирая на габариты, был уже на ногах и обогнул стол. Вставать поздно. Изображать «лисапед» – не с руки (точнее, не с ноги). Туманов сцапал нож, перекатился в сторону, избегая пинка, и резанул ножом по голени – мощно, до кости. Прием грамотный – на ногах сосуды крупнее, чем на руках. Их повредишь – кровь не остановишь, и потеря сознания гарантирована (а еще лучше повредить голеностоп – тогда не то что драться – стоять невмоготу). Есаулов закричал от боли – Туманов хлестнул по второй ноге, выполнил сложный танцевальный элемент и уже был на ногах.

– Прохор! – заверещала Тамарка. Туманов прозевал момент – она налетела злющей бестией, вцепилась ему в лицо, в волосы, стала рвать с корнями. Не смертельно: чувство мести крепит потенциал, но баба есть баба, царапины ногтями на щеке – предел ее возможностей.

Но кое-кто считал иначе. И тоже не прочь был постоять за своего мужика. Мощный удар металлическим предметом в висок сразил бестию. В ушах загудело. Пальцы разжались, и Тамарка с разбитым черепом рухнула под ноги. В кадре осталось пятнистое лицо Динки и тяжелая чугунная сковорода с прилипшей горелой картошкой…

Что называется, убить по-русски. Сковородой. Какой же лютой ненавистью надо исполниться, чтобы обрести такую силу… Острая нижняя грань расколотила череп, как перезрелую тыкву. Осколки височной кости вгрызлись в мозг, и смерть наступила мгновенно – как от пули… Туманов отвел Дину к двери, обнял на мгновение и нежно поцеловал, чтобы не думала чего.

– Ты умница, Диночка. Не думай ни о чем, постой здесь.

Беглый осмотр. С Тамаркой никаких неясностей. У Есаулова обильное кровотечение, он теряет сознание. «Корифей» в подсобке, не снеся нечеловеческой боли, вырвал нож и захлебнулся в собственной крови. Василий делает вид, будто он тоже готов. Туманов поднял его за шиворот и, трясущегося, пинками выгнал на середину комнаты.

– Жить хочешь, сучонок?