Таинства Церкви

Православное богословие совершенно определенно говорит о невозможности в полноте выразить словами тайну Евхаристии. Анафора Божественной литургии свт. Иоанна Златоуста содержит такие слова: «Ты бо еси Бог неизреченен, недоведом, невидим, непостижим, присно Сый, такожде Сый, Ты и Единородный Твой Сын и Дух Твой Святой». Непостижимость и невыразимость Бога являются основанием апофатического богословия.

С другой стороны, мы именуем Бога и в Божественном Откровении Ему даются многоразличные Имена, ибо нет одного такого Имени, которое бы полностью выразило Божество. Это же относится, как выражено в вышеприведенной евхаристической молитве, и к Сыну Божию, начиная с Его Воплощения (ср. с тропарем Благовещения: «Днесь спасения нашего главизна и еже от века Таинства явление.»). Богословие Божественных Имен, или катафатическое богословие, только частично приоткрывает нам тайну Божества, является попыткой приблизить недомыслимое Бытие Бога нашему пониманию.

В догмате есть элемент рационально познаваемый, который мы выражаем в богословских и философских терминах, но есть и таинственный компонент. Сказанное относится и к Евхаристии. Невозможно в полной мере с помощью одного термина адекватно выразить эту тайну. Мы постоянно выражаем эту мысль, называя Евхаристические Тело и Кровь Христовы Святыми Тайнами. Поэтому важно помнить, что никакой богословский или философский термин не в силах охватить и выразить Таинство таинств. Это не значит, что все термины равнозначны. Но мы не должны быть в плену изобретенных нами же терминов, пытаясь вместить в них всю тайну Откровения. Это означает, что любой термин должен рассматриваться в свете апофатической непостижимости таинства Евхаристии.

Есть прекрасное библейское выражение: «И стало так». Например, в Ветхом Завете сказано: «И создал Бог твердь; и отделил воду, которая под твердью от воды, которая над твердью. И стало так» (Быт 1. 7). И далее, после актов творения, рефреном повторяется: «И стало так». Откровение констатирует свершившийся факт. То же — и в Новом Завете. Можно указать, например, на первое чудо Христово в Кане Галилейской, когда по слову Христову вода стала

вином (Ин 2. 9). В латинском переводе здесь говорится: Aquam vinum factam — «воды, сделавшейся, ставшей вином». Так и в таинстве Евхаристии хлеб и вино становятся Телом и Кровью Христовыми.

Существуют различные внебиблейские термины, с помощью которых святые отцы выражали веру в реальность Таинства таинств — святой Евхаристии. Но используя эти термины, они всегда подчеркивали, что, говоря словами преп. Иоанна Дамаскина, образ преложения неизследим. Евхаристия совершается Святым Духом «подобно тому, как Господь при содействии Святого Духа составил Себе и в Себе плоть от Святой Богородицы. Более мы ничего не знаем, кроме того, что Слово Божие истинно, действенно и всемогуще, а способ [преложения] неизследим»[209].

Для обозначения того факта, что хлеб и вино в Евхаристии становятся Телом и Кровью Христа, чаще всего используются два основных термина. Первый термин — «преложение» (μεταβολή). Он происходит от глагола μεταβάλλω, который буквально означает «превращаю», этимологически происходя от «перебрасываю [что-то за что-то]». Применительно к Евхаристии термин «преложение», употребленный, в частности, в тексте Божественной литургии свт. Иоанна Златоуста, (μεταβαλών — «преложив») говорит о явном онтологическом переходе из одной реальности в другую, о бытийной перемене. В данном контексте он означает сущностное, онтологическое изменение хлеба и вина в Тело и Кровь Христовы.

Другой термин, о котором между православными богословами иногда возникают споры — μετουσίωσις, «пресуществление». Многие считают, что этот термин имеет католическое происхождение, соответствуя латинскому transsubstantio. Буквально данный термин означает «изменение сущности».

На Западе вера в Таинство Евхаристии впервые стала систематически подрываться монахом Беренгарием († 1088), отрицавшим истинное преложение хлеба и вина в Тело и Кровь. Несмотря на неоднократные осуждения его учения Западной Церковью, он имел ряд последователей. И поэтому в середине XII в. был введен в широкое употребление термин «пресуществление» (transsubstantiatio). Латинское учение о пресуществлении подразумевает, что в Евхаристии от хлеба и вина остаются только внешние признаки — акциденции. Это учение было узаконено схоластическим богословием, метафизика и физика которого основывавались на аристотелевской философии, разделяющей, в частности, «сущность» и «акциденции» — эти понятия и стали ключевыми в учении, утвержденном Тридентским Собором и сделавшимся официальным в Римо-Католической Церкви.