Это открытие, настигнувшее Кольмара, как громовой удар, привело его в смятение. Мы знаем, что он полюбил Сатанаису, а она обманула его. Но, преодолевая свое волнение, рыцарь продолжал слушать старика и по мере того, как события следовали одно за другим, убеждался, что Сатанаиса переиначила подлинную историю с целью, которой он объяснить себе не мог.
Солнце давно зашло, когда старик закончил говорить; вокруг башни сгущались сумерки.
— Ваш рассказ очень заинтересовал меня, — произнес Эрнест Кольмар. — И я рад, что Этна жива.
— Как?.. Этна Ильдегард жива?! — с удивлением вскричал Бернард. — Где она, Боже мой! Мне бы хотелось броситься к ее ногам, сжать в своих объятиях и взглянуть на нее перед смертью.
— Я не знаю, где она, — сказал Кольмар, — но я видел ее несколько раз.
— И хороша она? Красива? — продолжал старик Бернард, плача, как ребенок. — Счастлива ли она?
— Да, она хороша, хороша, как ангел, — промолвил Кольмар и, уклоняясь от ответа на второй вопрос, поспешил прибавить: — Мать ее давно умерла, по крайней мере, у меня есть причины так думать. Но вряд ли баронесса Ильдегард погибла, как вы предполагаете, при пожаре в замке барона Манфреда. Скажите, не было ли у нее другой дочери, кроме Этны.
— Нет! — воскликнул старик, не скрывая удивления. — Баронесса Ильдегард больше не выходила замуж. Я уже говорил, что, по-моему, несчастная женщина погибла в огне.
— Вы никогда не слыхали, чтобы у Этны была сестра, родственница, почти сверстница, очень похожая на нее?
— Никогда.
В эту минуту дверь комнаты, в которой лежала Сата-наиса, отворилась, и лучи лампы осветили крышу башни. Из комнаты вышли Линда и Беатриче, и Кольмар, оставив старика Бернарда, поспешил подойти к ним.
— Как теперь ваша госпожа? — спросил он.
Девушки ответили, что ей лучше: она проснулась.
— Могу я навестить ее? — продолжал Кольмар.
— Я доложу госпоже о вашем желании, — сказала Линда и воротилась к Сатанаисе.
Очень скоро она вернулась и сообщила, что Сатанаиса с удовольствием примет рыцаря Кольмара, и, пока девушки занялись беседой со стариком Бернардом, наш герой направился в маленькую комнатку, занимаемую дочерью сатаны.
Комната эта, как мы говорили, освещалась лампой; прекрасная Сатанаиса лежала на постели. Она не раздевалась, ее чудные волосы рассыпались волнами по плечам, а на руке была повязка, наложенная Бернардом и поправленная служанками.
Едва Кольмар появился на пороге, Сатанаиса приподнялась и бросила на него тревожный и проницательный взгляд, точно понимала, что наступает переломный момент в ее судьбе и результат зависит от мыслей, занимающих ее возлюбленного.
Глаза их встретились: у Сатанаисы они выражали жестокое беспокойство, а у Кольмара — горесть. Почувствовав, что самые ужасные ее опасения подтвердились, и не сумев подавить стон, вырвавшийся из груди, Сатанаиса продолжала смотреть на рыцаря со страхом и отчаянием.
Эрнест Кольмар подошел к постели и взял Сатанаису за руку. Простояв так с минуту в глубоком молчании, он наконец сказал:
— Способны ли вы теперь поговорить со мной о важных вещах?
— Будь я даже при смерти, Эрнест Кольмар, я бы стала умолять вас об этом, — произнесла Сатанаиса голосом, дрожащим от волнения.
— Вы догадываетесь, — продолжал рыцарь с трогательной меланхолией, — что за истекшие часы я мог кое-что узнать от человека, которого мы встретили сегодня в развалинах замка Ильдегард?
— Я вижу, что Бернард беседовал с вами, — молвила Сатанаиса. — Но скажите мне, Эрнест, — с пылкостью вскричала она, — скажите сейчас, если все кончено между нами!
Сев на постели, она посмотрела на него с видом преступницы, понимающей, что ее жизнь зависит от приговора судьи.
— Сатанаиса, — сказал рыцарь торжественным тоном, вы задаете вопрос, на который я не могу ответить немедленно. Ответ вам может дать ваша совесть. Я сейчас узнал вещи очень странные; я услышал рассказ, возбудивший в моей душе самые жестокие сомнения, и теперь боюсь, что вы не сумеете дать мне удовлетворительное объяснение.
— Коли так, все действительно кончено! — воскликнула Сатанаиса и, упав на постель, закрыла лицо руками.
Когда же она приподняла лицо, Кольмар прочел на нем тысячи страстей, отражавшихся там, как тени: тоску, рухнувшее ожидание, страдания безнадежной любви, сожаление обманутого честолюбия, стыд, горе разбитого сердца.
И тогда рыцарь убедился, что Сатанаиса на самом деле его любит. Он попытался что-то сказать, придумать утешительные слова, но губы его лишь бесполезно дрожали и голос замирал в горле. И хотя он желал привлечь Сатанаису к себе, прижать ее к сердцу, уверить, что прощает ей прошлое, какое-то непонятное чувство удерживало его и замыкало рот.
Наступило минутное молчание, прерываемое только тяжелыми вздохами Сатанаисы. Она не плакала, не стонала, а в мрачном, безмолвном отчаянии точно замерла, оцепенела.
Наконец к рыцарю возвратился голос, и он промолвил с неизъяснимой тоской:
— Сатанаиса, приговор произнесен вашими собственными устами, мне ничего более не остается, как проститься с вами… проститься навсегда.