Когда же Линда заканчивала с домашними делами, то молилась. Она делала это с погружением в себя, закрытыми глазами и перед большим окрашенным под золото крестом на стене в гостиной, когда никто не видел. Когда же она переставала молиться, то садилась за компьютер Джима, где все с большим интересом изо дня в день изучала что-то. Это что-то давало ей силы и если не возвращало улыбку, то не позволяло депрессии добиться своего.
Джим с облегчением принимал в свою жизнь пришедшие летние каникулы. Его день делился на прогулки с друзьями, посиделки за компьютером и просмотр старых дисков на не менее старом проигрывателе. Коробку с коллекцией кино извлек из подвала отец, наводивший порядок. Джим не был из тех детей, которые при увеличении своего возраста становятся все более горячими и впиваются в жизнь клыками как в кусок жареного стейка. Он становился все тише и смиреннее перед надвигающейся взрослой жизнью и считал это полезной тенденцией, понимая, что чем раньше включить мозг, тем дольше и успешнее он проработает. Его постепенное отдаление от широкого круга ровесников и замыкание в очень узком постепенно давало свои плоды. Все больше он заглядывал в себя и все меньше видел глубины в других, осознавая, что должен сохранить это чувство на будущее. Он любил Лиззи стандартной суховатой любовью младшего брата, но трагедия взбаламутила его, особенно, когда он увидел сестру в палате. Мысли самого различного толка стали посещать его голову на волне испытанных эмоций. «А если она умрет? А если бы я так умер как она? Почему все так?» Как шарики ртути эти мысли оседали на его мире и издавали неприятный или скорее непонятный для юного ума запах. Фильмы ужасов, стопка которых шла дальше в коробке с дисками, лишь подливали масла в огонь.
Фрутти валялась на полу или многозначительно смотрела в окно, запрыгнув на подоконник через приставленную специально для этого табуретку. Так и проходили ее дни, наполненные вынужденным поеданием каши, избыточным сном и регулярным справлением нужды на лужайке. Кроме ощущения любви домочадцев, которое вызывалось ее маленькими размерами и почти всегда ангельским поведением, не свойственным собачкам такого рода, ей ничего не нужно было от жизни.
Элизабет же лежала в больнице и не приходила в сознание. Доктор Хинкли с каждым днем реже останавливался перед ее медсестрой, чтобы узнать о состоянии девушки, а вскоре и поставил клеймо на пациентке, идентифицировав ее как зря занимающую больничное место. Он давно приспособился к смыванию эмоциональных мыслей стопроцентным раствором холодных административных соображений. Будь это его первый пациент в таком состоянии, он бы и после работы перерывал интернет в поисках врачебной практики и хитрых советов работникам сферы здоровья. Сейчас же, благополучно пережив долгие годы однообразных сменяющих друг друга картин, он наливал себе после работы и отключался от происходящего без грамма обременяющих мыслей.
Все бы так и продолжалось и закончилось бы сменой жизни на смерть, как листья меняют форму бытия в разгар осени, и все бы приняли случившееся. Но Линда уже нашла выход.
2
– Не понимаю смысла все этого. Думаешь мне делать нечего? – сокрушался Дэвид, идя под руку с женой, которая сегодня особо его раздражала.
– Хватит ворчать! Ну как старик, честное слово. – отвечала Линда, которая тоже давно не испытывала особо теплых чувств к мужу.
Дорога полная недовольных вопросов, на которые не были получены ответы, наконец закончилась, и пара остановилась у дома на окраине одной из улиц, залитых светом вечерних фонарей. Линда постучала в дверь, после чего замок захрустел, и напротив них оказалась худая бледная женщина еще не солидного, но уже и не игривого возраста. Она поправила свои длинные прямые черные волосы и осмотрела посетителей.
– Миссис Стивенсон?
– Да, здравствуйте.
– Проходите.