Тайны дворцовых переворотов (др. изд.)

Что конкретно сказал Григорий Николаевич собеседнику, неизвестно. Но, вооружившись логикой, мы способны в общих чертах восстановить те аргументы, которыми специалист по придворным интригам склонил брата царского фаворита скрыть от государыни мерзкие детали трагедии. Скорее всего, Теплов обратил внимание Алексея Григорьевича на две опасности, грозившие спокойному правлению Екатерины. Первая – сохранение жизни Петру Федоровичу, которого в будущем кто-нибудь обязательно использовал бы в политической игре в качестве потенциального кандидата на престол. Вторая – убийство Петра Федоровича, ибо оно неизбежно бросит тень на репутацию августейшей вдовы и ослабит ее позиции как вне, так и внутри страны. Выход из этого тупика, по мнению Григория Теплова, мог быть только один – убийство экс-императора втайне от императрицы узким кругом лиц (чем меньше посвященных, тем легче проконтролировать полное молчание) с последующим извещением всех, в том числе и царицы, о том, что Петр умер естественной смертью. Вот почему он, Теплов, вместе с Крузе и Шванвичем, взяв на себя всю ответственность, во имя государственных интересов осуществили сие злодеяние. Теперь же, чтобы совершенное ими не пропало даром и не привело к тяжелейшему политическому кризису, необходимо содействие начальника караула, то есть Орлова, который должен, если только ему дороги честь и будущее Екатерины, отписать императрице о том, что муж ее умер, так и не дождавшись приезда доктора, или что доктор, приехав, оказался бессилен чем-либо помочь. Кроме того, Теплов наверняка заметил потрясенному офицеру, что, утаив от государыни правду, Орлов спасет себя от крушения карьеры и утраты доверия Ее Величества.

Подобные доводы, на мой взгляд, видимо, и побудили попавшего в ловушку Орлова выбрать из двух зол наименьшее – выполнить "просьбу" заговорщиков. За этот грех, кстати, и наказал Алексея Орлова Павел I тридцать четыре года спустя ссылкой за границу "на лечение". И именно разговор с Тепловым имел в виду герой Чесмы, когда в Вене в апреле 1771 года признался, что "он очень горевал о человеке, у которого было столько человеколюбия, и что он должен был против своего убеждения сделать то, что от него потребовали"

^{232}.

Финал, увенчавший драму, таков. Лидерс, Чертков и, возможно, Баскаков, как и рассчитывал Теплов, опоздали. Вечером из Петербурга приехал с необходимыми инструментами Паульсен, которому Лидерс помог при вскрытии и бальзамировании тела покойного государя. Алексей Орлов приписал короткий постскриптум в своей депеше, и утром 4 июля Федор Барятинский поскакал с ней в столицу. Прежде чем прибыть в Летний дворец, подпоручик по совету Теплова и с согласия Орлова заскочил к Никите Панину. Воспитатель цесаревича придержал немного молодца у себя, чтобы прежде офицера попасть во дворец и "случайно" оказаться свидетелем сцены вручения Екатерине рокового известия. Ничего не подозревавшая императрица приветливо встретила Никиту Ивановича. Оба стали обсуждать государственные дела. Но вдруг царице доложили о курьере из Ропши от Алексея Орлова. Сам ли Федор Барятинский передал Екатерине Алексеевне послание командира или плохую новость принес Григорий Орлов, не суть важно ^{233}

. Главное, что Панин находился в ту минуту рядом с Екатериной. Он видел, как помрачнело ее лицо во время чтения письма. Конечно, В. Н. Головина чуть приукрасила фразу государыни, переборщив с патетикой: "Моя слава погибла! Никогда потомство не простит мне этого невольного преступления!" ^{234}Однако в целом реакция молодой женщины отражена верно

^{235}. Екатерина сразу поняла, какое фиаско претерпела, хотя, ошеломленная сообщением, вряд ли сообразила, что Никита Иванович тут сидит неспроста.

Разумеется, императрица пожаловалась ему на роковое "стечение обстоятельств". А умный Никита Иванович, посочувствовав и выждав удобный момент, не корысти ради, а истинно для спасения доброго имени Ее Императорского Величества, порекомендовал царице воспользоваться единственным способом сохранить репутацию незапятнанной. И добавил, что обнародование двух манифестов лучше развести во времени, дабы никто не увязывал введение регентства с ропшинской трагедией. Затем, не смея больше настаивать и мешать матушке-государыне выбирать из двух зол наименьшее, обер-гофмейстер удалился.

А Екатерина осталась один на один с личной бедой. Как долго она терзалась сомнениями, мы не знаем. Но что в итоге предпочла, известно сейчас любому школьнику. Выбирая между репутацией и властью, императрица рискнула пожертвовать добрым именем. Результат данного выбора был закономерен. Злые языки, сперва за границей, потом на родине, не задумываясь указали на нее как на явного организатора цареубийства. И люди поверили им, да и собственной интуиции, шептавшей, что Екатерине выгодно убить мужа, по-макиавеллиевски убрав с дороги неудобного соперника. Понять ее мотивы можно, простить – нельзя.