Тайны гор, которых не было на карте...

От города исходило что-то нехорошее. Манька так же чувствовала эманации в избе, когда та была страшно больная. Но там она чувствовала боль и надежду, а здесь эманации подавляли и вызывали страх. Волосы вставали дыбом от вида мрачного умирающего города. Даже дышалось тяжело — воздух в этом месте удивлял своей спертостью, словно город стоял не на горе, где дули безумствующие ветра, а в каком-то другом месте. И солнечный день становился тьмой, где город врастал в камни — в городе царила ночь. Пересекая его, они словно бы погрузились под воду.

То тут, то там в общей картине имелись некоторые пробелы — места, где вообще не было домов. В таком месте и Манька, и Борзеевич понимали, что все, что тут есть, им только чудится, а на самом деле они все еще идут по горе, и там, за пределами мрака, все еще день.

— Манька, нам здорово повезло! Мы идем по Проклятому городу! — Борзеевич вдруг остановился, к чему-то прислушиваясь.

Он мгновенно вспотел, потирая виски, раскраснелся, разволновался, будто только что получил крупную премию. Манька перевела взгляд на Дьявола, который снисходительно поглядывал на Борзеевича сверху вниз.

— Что еще за Проклятый город? — спросила она, недоверчиво озираясь.

— Можно услышать… — с рассеянным, туманным взглядом невнятно пробормотал Борзеевич, как будто сошел с ума. — Проклятый… там стонут тени, перекрывая голос ветра, и ночь не опрокинется с утра… О, время!

— Мне кто-нибудь что-нибудь может объяснить?! — раздраженно, нарочито громким голосом спросила Манька, словно хотела отпугнуть притаившегося за углом зверя. В прочем, так оно и было — голос она повысила, чтобы рассеять свой страх. Но голос утонул, и стало еще страшнее.

— Не мешай, — осадил ее Борзеевич, как-то странно озираясь, будто тоже ждал, что зверь вот-вот выпрыгнет. — Манька, если мы отсюда не выберемся, мы тут навечно останемся! Сведения скудные, но доподлинно известно, что самые страшные колдуны отправляли в такой город людей, избавляясь от них. И никто не знает, что с ним здесь происходило. Лишь однажды вернулся некто, по имени то ли Алладин, то ли Нидалла… Может, были еще, но в моей голове заархивирован только этот случай. Очень богат стал. Историческая хроника упоминает о некой чудесной лампе, в которой живет джин, исполняющий три желания…

— И что с ним стало потом? — не унималась Манька.

— В общем-то, ничего нового. Некая мадам, вызнав секрет лампы, выкрала ее, убедив своего любовника первым желанием отправить мужа-героя обратно… История бы забылась, но тот человек оставил подробные описания проклятого города и о его несметных сокровищах, среди которых обрисовал занятные вещицы. Некоторые из них порой появлялись в том или ином месте и исчезали так же внезапно…

— Их сто раз уже растащили, — успокоила его Манька. — Если описал, то обязательно растащили бы…

И вдруг остановилась как вкопанная.

Они, наконец, вышли на городскую площадь. Груды золота и украшений лежали, будто родившись по их слову. Борзеевич споткнулся, опрокинув глиняный кувшин. Золотые монеты со звоном покатились к ее ногам. Борзеевич тоже застыл, раскрыв от изумления рот.

— Не растащили! — удивленным, сдавленным голосом прошептал он, задохнувшись и не отводя глаз от мерцания драгоценных камней, освещенных внезапно вспыхнувшими факелами на столбах, украшающих площадь по кругу по самой ее границе.

Манька едва успела схватить его, когда он потянулся за монетой, грубо отпихнув в сторону.

— Сомневаюсь, что они нам не сняться! — отрезвила она Борзеевича, который и сам приходил в себя. Все-таки богатства он видел. Теперь его больше заинтересовала древность, которую он не знал, не помнил, которая прошла мимо…

Манька приложила к куче сокровищ ветвь неугасимого полена. Куча засветилась, заискрилась и заиграла каменьями еще ярче. Манька растерялась, она была уверена, что куча сгинет или начнет ржаветь, как золотая сабля из сундука Бабы Яги, или растает, как мираж, который настигли…

— Если бы это золото можно было взять, поверь, оно бы тут уже не лежало, — с сомнением проговорила она, высматривая в темноте Дьявола.

Она не сразу различила его среди теней. Он поотстал и стоял, всматриваясь вдаль. Плащ его, при полном безветрии, трепало ветром. "Он и не в городе, он на вершине", — догадалась Манька, едва не прослушав слова Борзеевича.

— С другой стороны, место глухое, города ни на одной карте мира нет, — возразил Борзеевич, зябко поеживаясь. — Нам бы парочку таких монет…

— На что они нам? Мы на них здесь ни еды, ни одежду не купим, а Дьявол нас обязательно проклянет! — торопливо предостерегла она друга. — Я его знаю!

Последние слова прозвучали с такой печалью в голосе, что и Борзеевич не удержался, подзавывая ей. От сокровищ разбегались глаза. Такое она даже в кино не видела, ну сундук, ну два, а тут сундуков и шкатулок было с тысячу. И посуда, и статуэтки, и разные украшения.

— Пойдем, мой старый друг, лишенный алчности и скупости! — позвала Манька. — Если богатыми не станем, вернемся!