Тайны Конторы. Жизнь и смерть генерала Шебаршина

Расправа шла минут сорок, «крота» не убили, но проучили на всю оставшуюся жизнь, а Шебаршин и Савицкий запомнили то, что видели, также на всю жизнь — такие истории не забываются. Наблюдали они за нею из-за угла и очень боялись, что кто-нибудь из блатных заметит их. Но пронесло — никто не засек, что ребятишки наблюдали за экзекуцией.

Я представляю: иной собрат по перу так бы расписал эту сцену, что по коже побежали бы колючие мурашки, и финки расписал бы, и кровь красную, и как «крот» рыбкой летал на землю, а в конце описания поставил многозначительные три точки. Это означало бы, что судьбу «крота» понимай как хочешь. С одной стороны, его вроде бы и прирезали, оставили подыхать в канаве, с другой, вроде бы и нет — вроде бы…

Но «крота» марьинорощинские обитатели не убили, проучили как следует и отпустили восвояси.

Из своих рядов, естественно, вырубили. Наука очень действенная.

Старожилы Марьиной Рощи до сих пор вспоминают начальника 20-го отделения Рапопорта, при котором и порядок был, и справедливость торжествовала, и блатных он держал в узде, при случае мог поставить по струнке. И горестно качают головой старожилы — сейчас таких милиционеров нет. А если есть, то они ничего не знают о них.

Сирены, несмотря на вой, который обычно называли истошным — и он действительно был истошным, — все-таки отличались друг от друга. Голосами. У одной сирены голос был басовитым, низким, у другой — визжащим, истеричным, у третьей — спокойным, деловым, работающим на двух нотах, у четвертой — тонким и противным, словно бы на крышу вместо сирены подняли циркулярную пилу, у пятой — напоминал звук немецкого самолета «гау-гау», шестая также имела свою особенность, и так далее.

Одинаковых голосов не было.

Голос сирены, стоявшей в будке на крыше 605-й школы, расположенной недалеко от родного дома, Шебаршин мог различать среди остальных голосов даже в семидесятипятилетнем возрасте: так запал он в память — не выкурить. И до последних дней голос сирены, если его доводилось слышать, вызывал у Шебаршина некую внутреннюю дрожь. Как, собственно, у многих людей, познавших войну.

После одной из тревог по Марьиной Роще пронесся слух, что один из самолетов, нападавших на Москву, сбит и упал в Останкино.

Останкино — зеленое местечко с роскошным парком и прудом — находилось недалеко — полчаса неспешного хода, а если бегом, то можно уложиться в двадцать минут.

С места сорвались целой лавиной и понеслись в Останкино — охота было увидеть вблизи технику, на которой летают гитлеровцы. Гошка запыхался, он не мог тянуть наравне с ребятами, которым было по восемь — девять лет, дыхание еще не установилось, было не то, поэтому начал отставать, но Ленька его не бросил…

Хоть и с опозданием, но к самолету они все же прибыли, и лица их растянулись в жалобных улыбках: в Останкино действительно находился упавший самолет, только не гитлеровский «юнкерс», а наш небольшой истребитель, ястребок с тупо обрубленным носом. Сейчас, конечно, трудно определить, что это была за машина, скорее всего — «ишачок», И-16. А хотелось, очень хотелось, чтобы на земле валялся немец, какой-нибудь «юнкерс» или «хейнкель».

Обратно возвращались удрученные, медленным, небрежным шагом, — ни отстающих, ни вырывающихся вперед не было. То ли неисправным оказался тот самолет и это обнаружилось в воздухе, то ли попал под огонь наших же зениток — в общем, оказался он на своей земле недалеко от Останкинского парка.

Дверей в Марьиной Роще, несмотря на худую славу района, никто никогда не запирал — все дома, все квартиры были открыты. И никто ничего не брал — не воровали, понятие чужого добра, как и то, что счастья оно не принесет, сидело в крови у каждого марьинорощинского обитателя. Независимо от возраста.

У Гоши Савицкого однажды стряслась вообще анекдотическая история. Он зимой потерял шапку. Сбило ветром, подхватило порывом и уволокло. В общем, остался парень без шапки.

Надо покупать новую — мать, конечно, будет недовольна, может быть, даже стукнет по затылку, но шапку обязательно купит. Надо только выдержать первый натиск матери, первые упреки и первый подзатыльник, если он последует.

Вечером Гоша матери ничего не сказал, решил, что лучше это сделать утром — уж очень мать была вечером злая, а утром встал — шапка его лежит в коридоре… Это означало, что кто-то ранним утром, по свежему морозцу, нашел в снегу его шапку и, зная, кому она принадлежит, принес Гошке прямо домой. Поскольку дома уже никого не было, а Гошка еще спал, неведомый доброхот не стал его будить, положил шапку на пол в коридоре и ушел.

Савицкий до сих пор не знает, кто его так здорово выручил.

Если в Марьиной Роще воровства не было — воры сюда просто не совались, — то за пределами района воровства было сколько хочешь.

В частности, и Шебаршины, и Савицкие получили неподалеку — в Бутырском хуторе, именуемом попросту Бутыркой, — участки земли под огороды. Время было голодное. Огород считался хорошим подспорьем.

— С огородом мы не пропадем, — говорили бывалые люди, и правильно говорили: это было так.