Тайны Кремлевского централа. Тесак, Фургал и другие. Громкие дела и «Странные» смерти, в российских тюрьмах

— На тот момент, когда я сидел в «Кремлевском централе», это был самый приличный СИЗО в стране, — рассказывает Сергей Полонский (давно на воле, колесит по России с лекциями на тему бизнеса и строительства). — Представьте картину: еду разносят подполковники, общаются при этом на «вы», матом никто из них не ругается. Про избиения и пытки в «Кремлевском централе» никто не слышал и в страшном сне представить такое не мог.

Заключенные — культурные и воспитанные люди. Профессора, академики, инженеры, летчики и бизнесмены. Есть и другие, конечно, но их никогда не сажали вместе с «экономическими» и «политическими».

— Как складывается день в СИЗО 99/12 — продолжает Полонский. — Подъем в 7.00, затем уборка и утренняя проверка. Завтрак в камере, прогулка на крыше (прогулочные дворики располагаются там).

Дальше все занимаются своими делами: кто-то читает, кто-то пишет или смотрит телевизор. Обед. Выводы на встречи с адвокатом или на следственные действия. Ужин. Отбой в 22.00.

Неудобно, что в камере нет часов и ты не понимаешь, сколько времени. Я думал сделать из пластиковой бутылки песочные часы, но администрация была против. Из самых главных проблем «Кремлевского централа» того времени — плохие матрасы, на которых просто невозможно спать.

Мы вели борьбу за то, чтобы, наконец, появились нормальные, ведь отсутствие полноценного сна — это пытка. Тяжело спать при включенном свете. Нам удалось добиться, чтобы разрешили повязки на глаза. Ещё мы боролись за то, чтобы перевозили в автозаках в человеческих условиях, отучали конвоиров ругаться матом и т. д. Много всего было.

Полонский часто писал заявления на встречу с начальником централа. Любил вести с ним интеллектуальные беседы.

— Я ему читал свои стихи, он мне свои, — рассказывает Сергей. — Мы обменивались книжками. Помню, он дал мне читать «Историю царских тюрем».

Сергей Полонский сменил десяток камер, в некоторые переезжал транзитом через карцер. Всего же за разные нарушения попадал туда семь раз. Но, что самое удивительное, ни обид не таит, ни зла не держит. Говорит: «Всегда был в хорошей компании».

Дольше всего он пробыл в камере № 309. Из её окна виден двор «Матросской Тишины» и окна её сидельцев. Однажды арестанты камеры № 309, по их словам, остановили бунт. Соседи из «Матроски» в знак протеста поджигали матрасы, а они кричали им, что надо использовать другие, более безопасные методы. Уговорили, в общем, и обошлось без пожара.

К слову, это была в ту пору самая веселая камера, потому что её сидельцы подружились и шутили друг над другом и над своими уголовными делами. Тюрьма, конечно, место серьезное, но бывают исключения.

— Все, кто там сидел, писали стихи, — говорит Полонский. — Нас было трое: я, Боря Ванзихер и Рустам Гильфанов. Мы все давно на свободе, так что камера счастливая. И сейчас у нас есть поэтический чат «Тристадевятники».

Сказ про Улюкаева

И одна за одной, и один за однимБеспросветные дни,Несусветные ночи.Мы остались одни.Он один. Мы одни.Напророчить,Между прочим, подобное было легко.

Но не очень.Помогает теперь твой бурбон — молоко Одиночек.Как просвет между строчек,Оказалась жизнь коротка.Хоть вместилаДве эпохи короткая эта строка,Как две даты над скромной могилой.

(Алексей Улюкаев)

Еще один поэт, экс-министр экономического развития России Алексей Улюкаев, попал в «Кремлевский централ» в декабре 2017 года. Он сразу выразил желание содержаться в полном одиночестве.

«Сыт по горло общением. Мне будет психологически трудно, если в камере появятся новые люди», — так он объяснил членам ОНК свою просьбу. К слову, даже в джинсах и простой черной футболке он не производит впечатления простого заключенного.

В то время в СИЗО № 1 сидел экс-мэр Владивостока Игорь Пушкарев, который узнал о новом заключенном из новостей по телевизору. «Передайте ему привет, как поэту», — попросил он правозащитников. Сам сказать ему это не мог, в СИЗО нет межкамерной связи, такой привычной для других изоляторов. Так что даже сидящие через стенку арестанты не могут перекрикиваться и вообще как-то общаться. Все остальные заключенные «Кремлевского централа» Улюкаева поддерживали и явно сочувствовали, поскольку наблюдали за судебным процессом по телевизору.

Улюкаев попросил в первый же день ручку и немного бумаги, чтобы писать дневники или стихи.

— Стихов у меня вышло три книги. На свободе в последнее время писал грустные. Но, может быть, тут будут другие? — сам себя спрашивал он. — А вообще в СИЗО не так плохо. Я ожидал, что будет хуже.