У Офелии тоже перехватило дыхание. Неужели она пришла слишком поздно? На теле графа не было никаких признаков травмы или агонии. Неужели его убил шок от иллюзии? Девушка торопливо расстегнула перчатки и пощупала пульс графа – сначала на запястье, потом на шее. Ей пришлось признать очевидное: старый опекун шевалье был мертв… и умер он недавно – тело еще не успело остыть.
Офелия встала. Помочь ему она уже не могла, но могла попытаться спасти других.
Девушка направилась во вторую темную комнату, называвшуюся «ИГРА В ЧЕТЫРЕ РУКИ». На этот раз, прежде чем переступить порог, она осмотрелась, придерживая монокль под очками. Здесь не осталось никаких следов увеселений, ни иллюзорных, ни реальных; такая же изысканная обстановка, как у графа Харольда: изобилие цветов, табакерок, подушек, книг, флаконов и… снова висящие над матрасом, так высоко, что не дотянуться, голубые часы. Несмотря на монокль, рассеивающий иллюзии, девушка почувствовала гнетущую тяжесть, от которой у нее загудело в голове. Она оказалась во второй комнате-ловушке. Попасть в плен нескончаемых горячечных иллюзий – такая пытка была хуже любых телесных страданий.
Офелия заметила мужчину, который лежал с запрокинутой головой, и бросилась к нему. На закрытых веках незнакомца она увидела татуировку Миражей. Возможно, это был начальник полиции – первая жертва похитителей.
Он тоже уже не дышал, несмотря на отсутствие ран и следов борьбы, – этакая марионетка, у которой просто перерезали нити.
И однако, его тело было еще теплым.
Офелия медленно отошла, зажав ладонью рот, чтобы не закричать от ужаса. Теперь она понимала, что дверь внизу оставили открытой неслучайно. В «Иллюзионе» вместе с ней сейчас находился еще кто-то. Кто-то, пришедший специально, чтобы прикончить пленников.
Девушка выскочила из «ИГРЫ В ЧЕТЫРЕ РУКИ», проскользнула через галерею с экранами и вышла к лестнице. Ноги сами несли ее к выходу, подальше от этого заведения, но она не могла убежать – теперь, когда была так близка к цели. Отступиться сейчас – значило погубить и Торна, и Арчибальда.
Еще две комнаты. Только две комнаты – и она уйдет отсюда.
С бесконечными предосторожностями, готовясь кинуться прочь при первом подозрительном звуке, Офелия толкнула дверь с табличкой «ЧУЛКИ ИЗ ЧЕРНОГО БАРХАТА» и огляделась, не вынимая монокля. Эта комната была точной копией двух предыдущих. Офелия похолодела, обнаружив посреди подушек и столиков полулежащего в кресле человека. Голова его бессильно свешивалась набок.
Арчибальд!
В спешке Офелия чуть было не опрокинула проигрыватель. Ей пришлось присесть перед креслом, чтобы рассмотреть лицо Арчибальда, скрытое тусклыми спутанными волосами. Оно было ужасно. Офелия так сильно тряхнула Арчибальда, что чуть не выронила монокль.
– Пожалуйста, прошу вас, не умирайте, – прошептала она.
Его рука упала с подлокотника и бессильно повисла в воздухе. Арчибальд не просыпался. Офелия лихорадочно нащупывала его пульс. Если она и сюда опоздала, то никогда себе этого не простит.
Но вот она вздохнула с облегчением: сердце посла билось. Очень слабо, но еще билось. Арчибальд уцелел, несмотря на козни убийцы и прерванную связь с Паутиной.
– Я вытащу вас отсюда, – пообещала Офелия.
Она поискала среди подушек матрас. Удерживать в глазнице монокль, закрывая второй глаз, становилось все труднее. Наконец матрас обнаружился, но пришлось отыскивать и песочные часы. Они оказались на ковре. По-видимому, повесить их над матрасом похитители просто не успели.
Изо всех сил Офелия наступила на колбу часов и раздавила ее. Тело Арчибальда исчезло из кресла.
Оставалось надеяться, что посла сразу обнаружат в его спальне в Лунном Свете и окажут необходимую помощь. Если повезет, показания Арчибальда позволят вычислить шантажиста, автора анонимных писем. Офелия сунула осколки часов в карман, чтобы
Но сейчас нужно было уходить, и как можно быстрее.
Офелия на цыпочках пересекла темную комнату и выскользнула на лестницу.
Но все эти предосторожности оказались тщетными: дорогу ей преградил силуэт, похожий на воздушный шар.
– Мадемуазель Главная семейная
Искусство умирать
Барон Мельхиор шел Офелии навстречу, постукивая по паркету тростью с золотым набалдашником. На нем был редингот, расшитый павлиньими перьями, и девушке показалось, что за ней наблюдают десятки выпученных глаз. Что касается глаз барона Мельхиора, то в них читалось глубокое сожаление.
– Держите руки на виду, – ласково сказал он.
Офелии пришлось выпустить блокнот, который она нащупала в кармане. Ей следовало предупредить Ренара об опасности, когда еще была такая возможность. Сейчас уже слишком поздно.
– Вы пришли одна?
– Нет, – выдохнула Офелия.
Барон Мельхиор улыбнулся, и кончики его усов слегка приподнялись. В этой улыбке была не ирония, а сожаление.
– Вы пришли одна. Не хочу вас обидеть, но вы не умеете лгать.