Он покачал головой, но не в знак несогласия.
— Они пошли смотреть гонки на лодках по реке. Пирс был старый — слишком много зрителей. Он рухнул под их тяжестью. Почти дюжина человек утонула. — Он повертел розу в пальцах в перчатке, выражение его лица было отрешенным. — Эта история была на слуху у всех газет в течение нескольких недель. Выдвигались десятки теорий — что это был саботаж, покушение. Никто не мог поверить, что жена и сын магистра погибли в результате простого несчастного случая.
— Репортеры, — сказала она, и сердце ее забилось в болезненном ритме. — Я и не подозревала. — Его неприязнь к прессе всегда казалась шуткой.
— Они пытались загнать меня в угол на похоронах. В тот день я должен был быть с мамой и Максом на пирсе, но мне стало нехорошо, и в последнюю минуту я остался дома в постели. Я помню один заголовок — Наследие Торна спасено насморком».
Ее рука сжалась в кулак.
— Это ужасно. Где был… — Она запнулась. — Где был твой отец? — Вместо этого она собиралась сказать «Сайлас».
— Уехал по делам магистра, что еще больше усугубило ситуацию. Я спустился вниз, услышав крики, но экономка не стала рассказывать мне новости — никто не говорил мне, что случилось, пока не вернулся отец. А потом он был так убит горем, что не мог заставить себя поговорить со мной. В конце концов именно Сайлас усадил меня и все объяснил.
Элизабет легко представила себе эту сцену: молодой, потрясенный, бледный Натаниэль сидит напротив Сайласа в гостиной — эпицентр неземного спокойствия в доме, охваченном хаосом…
Неуклюжая в пальто и варежках, она сократила расстояние между ними, чтобы заключить его в объятия. Рука Натаниэля обхватила ее, прижимая к себе. Так они простояли долгое время. Затем он осторожно положил розу обратно в то же положение, в котором нашел ее. Его глаза встретились с ее глазами над краем воротника, в их серых глубинах залегли синяки.
— В тот день я узнал, что сказки — это ложь.
Сердце Элизабет напряглось. В воздухе между ними повисло облачко смешанного дыхания, теплое и слегка влажное от ее губ.
— Не все сказки имеют счастливый конец, — предложила она. — Но у большинства есть, если вы достаточно храбры, чтобы дочитать до конца.
— Почему ты так уверена? — Он вглядывался в ее лицо, словно она была странным, редким чудом — цветком, распустившимся из булыжников, или неожиданным светом в далекой темноте.
— Я прочитала их много, — серьезно ответила она.
Он разразился смехом.
Она взяла его за руку.
— Ты когда-нибудь видел, что находится в центре лабиринта?
— Несколько раз. — Он с явным облегчением сменил тему. — Ничего особенного — просто декоративный бассейн с рыбками. Мы с Максом всегда подозревали, что они едят друг друга, чтобы выжить.
— Мы можем пойти и посмотреть, — сказала она, потянув его за собой.
— Это неплохая идея. — Его голос посветлел. — Ты взяла с собой Демоноубийцу? К этому времени каннибализм может обостриться.
Она покачала головой, улыбаясь, но внутри у нее все трепетало от странной смеси неуверенности и предвкушения. С тех пор как она прикоснулась к стене над кроватью Натаниэля, у нее появилось ощущение, что поместье куда-то ведет их, что оно хочет что-то им показать.
Миновав последний поворот в живой изгороди, они вышли к заросшей арке, которую охраняла пара статуй. За ней находился замерзший пруд, берег которого огибала белая от инея ива, и каменная беседка, гораздо большая, чем она представляла себе по описанию Натаниэля. Он остановился. По его выражению лица она поняла, что он тоже ожидал найти не то, что нашел.
— Полагаю, — заметил он наконец, — ты говорила мне, что хочешь покататься на коньках.
Ее глаза расширились. Просьба была несерьезной, в немалой степени потому, что она действительно казалась невыполнимой.
— Прямо сейчас?
— Да, прямо сейчас.
Она крепче сжала его руку.
— Но у нас нет коньков.
— Это создает проблему. — Смех в его глазах говорил о том, что он ее дразнит. — Сюда.
Он подвел ее к скамейке, где заставил сесть боком и положить ноги ему на колени. Затем он наклонился над ее ногами, бормоча какое-то заклинание. К ее изумлению, на ее ботинках появилась пара серебряных коньков, полупрозрачных и светящихся, словно созданных из звездного света.
На нее нахлынуло осознание. Натаниэль не мог просто так, по своей прихоти, творить любую магию. Если у него не было заученного заклинания, он должен был произнести заклинание из гримуара. По его словам, он не катался на коньках с детства, а значит, должен был выучить это заклинание специально для нее, причем явно не в течение последних тридцати минут. Это было то, что он планировал уже несколько недель.
Затаив дыхание, она подняла на него глаза. Серебристый свет переливался между его пальцами, освещая серьезное выражение сосредоточенности, а все его внимание было сосредоточено на руке, зависшей над ее лодыжкой. Она не могла понять, было ли покалывающее тепло в том месте, где ее ноги лежали на его бедрах, реальным или воображаемым, или даже эффектом заклинания.
Она постаралась не выглядеть разочарованной, когда он поднял ее ноги и принялся за свои собственные коньки.