Тайны русской империи

В Прибалтийском крае Л. А. Башмаков стал мировым судьей, разбиравшим гражданские и уголовные дела простого населения, а, как юрист, он разрабатывал законодательство в редакционной комиссии, готовившей тогда новое общеимперское гражданское уложение. Сознательно участвуя в обрусительном движении, А.А. Башмаков проповедовал свое убеждение в том, что «царская власть претендует создать лучшее уравновешение общественного устройства на окраинах» ^{234}.

В Прибалтике он укрепился в том «монархическом национализме», который боролся с засильем немцев в русской политике и пренебрежением национальными интересами внутри и вне империи. «Государственный наш строй, — говорил А.А. Башмаков, — сложен русскими, а потому и должен черпать свою завтрашнюю силу из того же начала, оставаясь русским и устраняя из своих недр те течения, которые способны его привести к разложению народности, или денационализации»

^{235}.

Россия должна принадлежать русским, быть им родиной, а не мачехой. Господство русской нации непременно должно охраняться незыблемым законом, а окраинам должны быть даны возможности экономического развития, но с обязательным условием лояльности к русской государственной власти.

Его особый, монархический, национализм сводился к следующему его же утверждению: «Рост России был и есть рост внутренний, а не рост колониальный. Рост внутренний есть своеобразный процесс, духовная сторона коего совершенно иная, ибо он сопровождается ростом национального самосознания и единства… Поэтому не может быть у русских государственных людей более возвышенной цели, как содействие такому окончательному порядку вещей, когда житель Закавказья, Самарканда или берегов Амура будет считать себя таким же русским, как житель Костромы, и его русский коренной житель никогда не упрекнет тем, что в его жилах будет течь кровь нынешних армян, сартов или гиляков» ^{236}.

Этот естественный исторический внутренний рост России, на который указывал Александр Александрович, и есть залог нашего будущего воссоединения с искусственно отколотыми частями империи. В России не было колоний, а были лишь земли и народы, вливавшиеся в русский мир; каждого, кто признавал империю родиной, она считала своим гражданином. Этот своеобразный имперский национализм, не имевший ничего общего с идеей социалистического интернационализма, нес объединение народам на основе русского рационального идеала государственной жизни.

Активно выступая в печати как публицист, а по службе как юрист, он наметил и развил три направления в своей деятельности, тесно связанные между собою: национализм, панславизм и обычное право. Они стали важнейшими темами, определяющими его мировоззрение. Национализм А. А. Башмакова связан с юридическими занятиями (им написано более десяти юридических исследований по гражданскому праву), с обычаем, ставимым им наряду с законом источником права, с теорией родовых наследований, которые он развивал, связывая их с традициями обычного права. Он понимал институт семьи как общий очаг и власть, удерживающую членов семьи у этого очага, национальные традиции — как заветы минувших поколений, «внушения, которым все подчиняются» ^{237}

.

Он верил, что «история… пишется огненными чертами на скрижалях народного Синая. Пишется она не чернилами ученых, а молоком матерей! Верьте, — говорил он, — что сила народной души и ее неисповедимые влеченья следуют более по законам нашего бессознательного “я”, унаследованного нами с кровью предков, нежели по сознательным велениям умственных соображений» ^{238}.

Следуя выработанной им самим национал-панславистской формуле: «Быть русским внутри, славянином — вне России» ^{239}, способный стать двигателем внутренней и внешней политики, он поступает в 1898 году на юрисконсультскую службу в Министерство иностранных дел.

Не имея, по-видимому, прямого указания начальства, А.А. Башмаков стал служить интересам русского общества, изучая ситуацию на взрывоопасных Балканах. В следующем же году он едет в длинное и опаснейшее путешествие через Болгарию (весьма тогда недружественную России страну) в турецкую Македонию, готовую взорваться восстанием. Решаясь на такую поездку, Башмаков полагал ее делом общественным и считал, что, описав ужасы турецкой неволи, он сможет развеять уже тогда сложившийся миф о неблагодарности освобожденных нами славян.