В выходной день 21 июня 1941 года, в честь официального наступления лета, Лиза наконец перешла от вялого горячего зимнего борща к холодному летнему. В пряном, сладком супе бодро хрустели ранние огурцы и редиска. После короткого похолодания наступил удивительно погожий субботний день. Солнце играло на красных, как губная помада, тюльпанах и нарядных белых лилиях, росших на клумбах Пушкинской площади. Бульварное кольцо пахло петуниями. Девочки в светлых выпускных платьях проплывали по набережным Москвы-реки мимо обнимающихся парочек. Планы на лето, поцелуи украдкой. Сине-белые банки микояновского сгущенного молока — на дачу. Даже бабушки, торгующие в парках газировкой с вишневым сиропом, казалось, помолодели на десять лет. Счастье витало в воздухе, его можно было пощупать. Во всяком случае, так казалось моей маме на субботней прогулке с Юлей и папой.
Наум вернулся — по крайней мере, на время. После его пугающего исчезновения в 1939-м отлучки стали еще дольше и чаще. Однажды утром Лиза села на узкую кровать, которую мама делила с Юлей, и объяснила, кем работает папа.
— Советским шпионом? — в восторге взвизгнула мама.
— Нет, нет! Разведчиком.
Это тоже звучало захватывающе. Чтобы защитить папины секреты от врагов народа, мама и Юля принялись тайно поедать его документы. Они рвали бумаги до состояния конфетти, размачивали в молоке и с сознанием долга жевали горсть за горстью. Они чувствовали себя героями, пока Наум, обнаружив, что они слопали сберкнижку, не пришел в бешенство.
Теперь девочки понимали: если папы нет, значит, он в другой стране. Они знали, откуда им привозят подарки. Провальная финская кампания зимы 1940-го обернулась кровавой баней. Русские вернулись с войны жестоко побитыми, но завладели стратегически важным участком ледяного Ладожского озера. Ларисе с Юлей эта война принесла роскошную коробку финского масляного печенья. Ярко-желтые шарфы из тонкого хлопка достались девочкам в качестве трофеев после безобразной советской оккупации Эстонии в июле 1940-го. Из разведмиссии в Стокгольме Наум привез небесно-голубые пальто с меховой оторочкой, как у принцесс. Его профилем были Скандинавия и Балтика. Про бесцеремонный захват земель он не рассказывал.
Теперь они жили вшестером в двух комнатах в композиторском доме. Из Одессы приехал овдовевший Лизин отец. Он ночевал, громко храпя, в гостиной вместе с девочками. Дедушка Янкель был тих и услужлив. Старый еврей-коммунист, ударник на пенсии ненавидел Талмуд и с отвращением относился к Библии. Мама любила дергать его за клочки тонких волос на макушке, когда он, сидя на кухне, в который раз переписывал в тетрадь «Краткий курс истории ВКП(б)». Этот сталинский партийный катехизис дедушка знал наизусть.
Сашка, их маленький братик, был шумнее. Лиза родила его в мае, когда Наум был в Швеции. Лежа в роддоме, она увидела, как медсестра несет какой-то счастливой новоиспеченной мамочке огромный букет розовых роз, и сердце ее облилось слезами. «Это тебе, — с улыбкой сказала сестра. — Выгляни в окно». Внизу стоял Наум, махал рукой и улыбался. После рождения малыша он из Москвы уже не уезжал.
В ночь на воскресенье, 22 июня, Сашка не плакал, а дедушка не храпел. Но маме все равно плохо спалось. Может быть, она переволновалась оттого, что завтра пойдет в цирк и увидит знаменитого шимпанзе Микки. А может, дело было в грозе, разразившейся после десяти вечера. Мама беспокойно дремала, но то и дело просыпалась и видела, что Наум сидит, скорчившись у коротковолнового латвийского радиоприемника
Наум, стиснув кулаки, приник ухом к приемнику. Чертов