Тайны спецслужб британской Короны. Провокации Туманного Альбиона

Английские министры и послы не раз стремились превратить в своих агентов дипломатов других стран. Так, Болинброк пользовался для этой цели услугами саксонского посланника в Лондоне — «тщеславного и лживого гасконца», который получил за свои услуги 300 фунтов стерлингов. Задачей саксонского дипломата было разведывать намерения и интриги «немцев и других» во время переговоров о заключении Утрехтского мирного договора. Через несколько десятилетий другой саксонский посланник — Флемминг сослужил аналогичную службу герцогу Ньюкаслу. В 30-х годах XVIII в. английский посол в Париже граф Джеймс Уолдгрейв в числе многих своих агентов имел также шведского посланника, передававшего все услышанное от французских министров, и бывшего представителя саксонского курфюрста.

Нередко в задачу британского посла входил шпионаж не только против страны, при правительстве которой он был аккредитован, но и против соседних государств. Так, лорд Стейр, будучи послом в Париже, имел шпионов в ряде стран (например, в Испании в 1720 г. некоего Уилкинса). Английский посланник в ганзейских городах Уич нанял шпиона в Дрездене Якоба Дейлинга, которому платил по 60 фунтов стерлингов в год. Английские контакты с государствами Северной Африки (включая алжирских пиратов) во многом были связаны со стремлением получать информацию о передвижениях французского флота в Средиземном море. Поскольку речь шла о шпионаже, проводившемся дипломатическими ведомствами, роль резидентов, как правило, брали на себя послы. Лишь в редких случаях разведчики поддерживали прямые связи с министерством иностранных дел в Лондоне.

Когда, особенно в недружественных столицах, в деятельности британских послов главным становилось их участие в тайной войне, они приобретали репутацию разведчиков, прикрывавшихся дипломатическим иммунитетом. Подполковник Роберт Кэмпбелл, отправленный в 1757 году в Стокгольм с целью дипломатического зондажа, должен был доложить начальству, что шведы рассматривали его как «шпиона с верительными грамотами». Бывали и еще более досадные казусы. Британский посол в Петербурге во время семилетней войны (1756–1763 гг.) Чарлз Хепберн Уильяме считался ходатаем по делам союзника Англии — прусского короля Фридриха II, и считался с полным на то основанием, так как настойчиво пытался подкупить всех способных помочь ему в этом лиц, начиная с супруги наследника престола — будущей Екатерины II. Поэтому Уильяме совсем напрасно жаловался в письме в Лондон, что злые языки советовали императрице Елизавете Петровне смотреть на него «более как на прусского шпиона, чем на английского посла».

Нервом тайной войны было золото. Подкупы, как подчеркивал анонимный автор трактата «Замечания об обязанностях посла» (1730 г.), крайне важно производить таким образом, чтобы скрыть источник происхождения денег. Это в интересах и того, кто подкупает, и того, кого подкупают. Английские разведчики очень хорошо усвоили мысль, что значительно проще и (при прочих равных условиях) дешевле давать взятки вельможам и министрам, которые и сами склонялись к внешнеполитическому курсу, устраивавшему Лондон, чем подкупом привлекать на свою сторону противников такого курса. Это правило, правда, не касалось тех государственных деятелей, чьи симпатии и антипатии целиком определялись количеством золота, которое они получали из иностранных столиц. В этих случаях, как англичане убедились на горьком опыте, волей-неволей приходилось перекупать этих достойных мужей, что было обычно дорогостоящей операцией и не давало никакой гарантии, поскольку для них могли возникнуть новые соблазны.

В практику британской разведки входил и подкуп чужих шпионов. Так, Хенбери Уильяме, когда он в 1750 году был послом в Берлине, старался переманить на английскую службу ирландца, бывшего прусским шпионом в России и давно не получавшего жалованья от своих прежних нанимателей.

Средства связи не претерпели существенных изменений в эту эпоху, предшествовавшую эре железных дорог. Доставка даже официальной корреспонденции по почте занимала из Парижа и Гааги 3 дня, из Мадрида—18, из Рима и Стокгольма — 21, а из Константинополя — даже 40 дней. Пересылка наиболее важных донесений курьерами редко приводила к значительному сокращению этих сроков.