Тайны Старого и Нового света. Заговоры, интриги, мистификации

23 марта адвокаты представили ответ на обвинения. Уже на следующий день уполномоченные палаты представителей, избравшие председателем Стивенса, передали свою «реплику» по поводу ответа. 30 марта они начали предъявлять доказательства виновности Джонсона. С большой речью выступил один из уполномоченных, генерал Батлер. Он стремился убедить сенат, что действия, явно идущие вразрез с интересами народа, одним этим уже являются нарушением конституции и обязанностей президента. Даже если Джонсон не нарушил бы буквы закона, подобное использование исполнительной власти, которое «диктуется ложными мотивами и преследует ложные цели», является преступлением. Стараясь повлиять на сенаторов, рассматривающих импичмент только в юридическом плане, Батлер говорил: «Вы сами являетесь законом, связанные лишь естественными принципами равенства и справедливости. Безопасность народа является высшим законом». Вместе с тем Батлер подверг подробному разбору те нарушения закона, которые инкриминировались Джонсону. Он отверг уловку адвокатов президента, ссылавшихся на «антиконституционность» этих законов. Ведь долг президента — исполнять все законы, кроме тех, которые будут объявлены Верховным судом противоречащими конституции. Представленная уполномоченным масса документов должна была подтвердить факт нарушения президентом законов, принятых конгрессом.

Ответ адвокатов был целиком основан на стремлении свести весь вопрос к его юридическому аспекту и с помощью крючкотворства представить законными действия Джонсона. Например, один из адвокатов, Кэртис, так обосновал смещение Стентона. Военный министр был назначен президентом Линкольном в 1862 году. При вторичном вступлении Линкольна на должность президента весной 1865 года Стентон не был еще раз утвержден в качестве министра ни главой государства, ни сенатом, а просто продолжал отправлять свои обязанности. Следовательно, полномочия Стентона юридически истекли одновременно с окончанием первого президентства Линкольна, и поэтому военный министр не подпадал под действие позднее принятого Акта о занятии государственных должностей. Кроме того, Стентон не был фактически уволен: он ведь отказался подчиниться приказу президента и не покинул здания военного министерства. Иначе говоря, имело место не смещение, а только попытка смещения, за которую закон не предусматривает никакого наказания. К тому же, чтобы сделать действия Джонсона наказуемыми, надо еще доказать наличие у него сознательного намерения не подчиняться требованиям Акта о занятии государственных должностей, а это доказать невозможно. Напротив, имеются свидетельства в пользу того, что Джонсон действовал на основании рекомендации своих министров и советников по конституционным вопросам. А они считали, что смещение Стентона является вполне легальной мерой.

Подобные же доводы и увертки содержались и в тех разделах выступлений адвокатов, которые были призваны опровергнуть остальные статьи импичмента. День за днем проходили в обсуждении бесконечных юридических тонкостей, далеких от существа дела. Защита стремилась выиграть время, используя как предлог даже болезнь адвоката Стенбери. Батлер тогда напомнил, что на карту поставлены ценности, за которые погибли 300 тыс. солдат северной армии, что от окончания процесса зависит безопасность противников рабства на Юге, как негров так и белых. В ответ последовало наглое замечание адвоката У. Эварта, что, мол, защиту обвиняют в затягивании процесса, а суду пришлось 20 минут выслушивать болтовню достопочтенных уполномоченных о ку-клукс-клане. (Джонсон, узнав об этом выпаде, считал, что Эварт употребил еще недостаточно «сильные выражения»!)

Уполномоченные палаты представителей в своих заявлениях настаивали на осуждении. Речь Стивенса была последним публичным выступлением этого верного поборника гражданских прав угнетенных негров. Его пришлось внести на носилках в зал заседания, и он смог произнести только несколько слов; текст речи был зачитан Беном Батлером. Стивенс требовал, чтобы Джонсон — это «порождение убийства» — не избегнул кары закона. Адвокаты в своих заключительных речах снова двинули в бой всю тяжелую артиллерию своего «конституционного» крючкотворства, запугивая опасностью, которую будет представлять такой прецедент, как смешение президента. Весь арсенал этих «аргументов» был рассчитан на колеблющихся членов сената, на «болото», изображавшее из себя наиболее беспристрастных и неподкупных стражей конституции.