Тайны Старого и Нового света. Заговоры, интриги, мистификации

Дрейфус был по решению парламента снова принят в армию, снова прикомандирован в чине майора к генеральному штабу и награжден орденом Почетного легиона, но немедленно подал в отставку. Пикар был возвращен в армию в чине бригадного генерала. Еще один герой «дела», Эмиль Золя, к этому времени уже умер. В июне 1908 года его прах перенесли в Пантеон.

«Дело», длившееся 12 лет, на этот раз было закончено, хотя и теперь только формально. Французская буржуазия сочла выгодным для себя передать временно власть в руки радикалов и левого центра. Это был маневр, во многом связанный с поиском новых, более эффективных мер против рабочего движения. Но как раз в борьбе против социализма буржуазные политики всех толков быстро находили общий язык. Организаторы «дела Дрейфуса» остались безнаказанными. А разве не характерна судьба одного из главных лидеров дрейфусаров, радикала Жоржа Клемансо? «Тигр» Клемансо, свергатель правых кабинетов, именовавший Мерсье «главой бандитов», а военное министерство — «разбойничьим притоном», через несколько лет в качестве министра внутренних дел и потом премьер-министра беспощадно подавлял рабочие забастовки. А военным министром в кабинете Клемансо стал Пикар. Во время первой мировой войны 1914–1918 годов радикал Клемансо превратился в живое олицетворение французского империализма.

В истории «дела» нет никаких неясностей в отношении самого Дрейфуса. В последующие годы своей жизни он проявил себя тем, кем был всегда, — добросовестным, заурядным офицером, вполне разделявшим предрассудки своей касты, человеком с кругозором среднего буржуа. Рассказывают о его резком отказе поднять голос в защиту революционеров Сакко и Ванцетти, приговоренных американским судом к смертной казни на основе заведомо сфабрикованного обвинения. Как-то незадолго до своей кончины, последовавшей в 1935 году, Дрейфус играл в карты. Его партнер сообщил мимоходом об аресте какого-то лица по обвинению в шпионаже и тут же, поняв бестактность сделанного им замечания, поспешил добавить, что, по его мнению, задержанный вряд ли виновен. Хладнокровно делая очередной ход, Дрейфус ответил:

— О, не знаю. Все же не бывает дыма без огня…

Политическая суть самого «дела» тоже совершенно ясна. Тем не менее в его истории сохранилось достаточно «белых пятен». Жан Жорес до конца жизни выражал убеждение, что осталось немало невыясненного и непонятного. И еще один пример: вдова полковника Анри заметила бравшему у нее интервью журналисту, что историкам не добраться до истины из-за отсутствия необходимых документов.

Действительно, следовавшие друг за другом неоднократные процессы самого Дрейфуса, Эмиля Золя, Эстергази, ряда офицеров разведки не внесли ясности в важные детали, не раскрыли взаимосвязь многих событий. Напрашивавшиеся вопросы почему-то не были заданы, стороны в самые ответственные моменты проявляли непонятное отсутствие здравого смысла. Даже продолжающиеся поиски во французских архивах приводят лишь к новым недоумениям. Так, чья-то заботливая рука стерла в бумагах, написанных генералом Гонзом и другими главными участниками драмы, отдельные слова, а то и целые фразы. А следов некоторых документов, значащихся в архивных описях, вообще нельзя обнаружить.

Некоторые западные историки пишут, что два лагеря — антидрейфусары и дрейфусары — во многом предвосхищают Францию вишистов, сотрудничавших с Гитлером в годы фашистской оккупации, и Францию движения Сопротивления. Как всякие сравнения, и это условно. Все же борьба вокруг «дела Дрейфуса», никогда не прекращавшаяся, ныне вспыхнула в исторической литературе с новой силой. Консервативные историки спекулируют на том, что дрейфусары побоялись довести дело до конца, не вскрыли всех пружин его, не показали, что генералы являлись не жертвами «обмана» со стороны Анри и Эстергази, а организаторами политической провокации. Осталось неясным также, откуда Эстергази черпал сведения, поставлявшиеся им Шварцкоппену (это была самая уязвимая часть в аргументации сторонников Дрейфуса), почему полковник открыто написал имя своего агента, когда собирался отправить ему по почте знаменитое письмо на голубоватой бумаге.