Тайны темной стороны

Прошел, наверное, час. Уже  совсем стемнело, и я совершенно потерял ощущение времени. Я просто сидел, а то, что происходило вокруг, было как будто в другом мире.  Затем пришло что-то похожее на сон, но я совсем не спал. Я видел, что творится вокруг, но при этом все происходящее виделось как во сне. Предметы несколько изменили очертания, потерялось ощущение расстояния. Я встал на ноги, и тотчас все прошло. Монахи по-прежнему ходили вдоль стен, вытягивая руки или ступни…

      Так прошло несколько дней. Молчать поначалу было не трудно, но спустя некоторое время стало появляться какое-то неприятное давящее чувство, будто способность говорить уже больше не вернется никогда. Когда это чувство становилось невыносимым, я пытался откашливаться, негромко рычал, и тогда странная фобия на короткое время отступала, но, впрочем – ненадолго, а после, казалось, наваливалась с еще большей силой. Говорить же я, понятно, не мог, поскольку и днем и ночью рядом со мною кто-то находился. Оказаться же за пределами монастыря, нарушив обет, было бы смерти подобно, поскольку по ночам температура уже падала иногда чуть не до нуля, да и стаи голодных волков и шакалов постоянно шныряли по горным тропам.

Еще через два дня молчание перестало меня тяготить, и появилась какая-то странная пустота внутри. В голове было ясно и пусто, появилось удивительное ощущение легкости, когда кажется, что достаточно оттолкнуться ногой и ничто тебе не помешает улететь куда-то далеко-далеко ввысь, к облакам, или еще дальше, быть может, к самым звездам.

Наступил пятый или шестой вечер. Я вышел во внутренний дворик, где монахи, как и прежде, ходили вдоль стен. Мне стало интересно, и я попробовал идти рядом с одним из них, вытянув руки в стороны, в точности как он. Монах обернулся и с каменным выражением на лице, опустил мои руки. Затем он показал, что руки надо прижать крепко к бокам, а ладони оттопырить перпендикулярно телу. Идти следовало очень медленно. Примерно один шаг за 20-30 секунд. Это оказалось совсем непросто. Приходилось удерживать  внимание и на ладонях и на медленном шаге, что совершенно не получалось. Либо шаг поучался слишком «быстрым», либо ладони смотрели куда-то не туда. Часа через два странное упражнение стало получаться лучше, и тогда я обратил внимание, что снова пришло то странное чувство, когда видишь все как будто бы во сне. Однако теперь оно немного отличалось. Оно не было пугающим и не казалось странным. Появилась какая-то уверенность в себе, или же нечто вроде радости, светлой и необъяснимой.

Настало утро седьмого дня, и Ву, взяв мои вещи, подвел меня к выходу. Я обнял его, поблагодарил и затем ступил за ворота, которые тотчас же за мной и затворились. Автобуса не было до самого вечера, и я понял, что уже, видимо и не будет. Мне не оставалось ничего другого, как снова, скрепя сердце, вернуться обратно. И тогда меня вновь охватило странное, уже знакомое ощущение, что мышеловка скоро захлопнется, и можно, конечно, кричать и метаться, но это – глупейшее из всего, что можно придумать. Я взял себя в руки, и двинулся по тропинке обратно в сторону монастыря. Надо сказать, что все это время, когда я шел к автобусу, когда сидел и ждал, я не проронил ни звука. Сама мысль сказать слово мне казалась нелепой и даже неприятной. И вот теперь, когда я шел по тропинке, я вдруг заметил, что мир полон чего-то такого, о чем раньше я и понятия не имел. Мир урчал, шептал, вздыхал, ворчал… И голосами его были ветер, мухи, шорох растений, пробивающихся прямо из камня, птицы, полет которых я просто слышал, даже когда они парили очень высоко… Я вдруг почувствовал множество запахов. Раньше я вдыхал только полынь, которая, словно бы расталкивала все прочие запахи вокруг, и затем забиралась в ноздри. Теперь же я мог бы отличить по запаху даже камни…