– Я пишу рассказ, он должен получиться очень хорошим, может, я даже приму участие в конкурсе.
Папа хмыкнул, прочерчивая ручкой метлы следующую бороздку.
– О чем же он?
– О моей бабушке.
Видимо, мой голос прозвучал напряженно при этих словах, поэтому, вероятно, папа и посмотрел на меня. На его лице отразилось любопытство.
– О маминой маме, – пояснила я, потом поспешно продолжила: – Я напишу классную историю – знаешь, тайна о том, как она умерла, и все такое. Проблема в том, что я практически ничего о ней не знаю. Мама о ней говорить не любит, и все, что у меня есть,
– это сплетни и старые газетные вырезки, из которых много не почерпнешь, и… это, пожалуй, и все.Папа отложил метлу и выпрямился. Взявшись за поясницу, он потянулся. Я услышала, как щелкнул позвонок, и папа вздохнул.
– Ты хочешь услышать, что я о ней знаю.
– Да.
– Боюсь, не много.
– Ты когда-нибудь ее видел?
Подобрав линейку, папа перешел к следующему рядку и высыпал на ладонь из пакетика несколько черных семян. Он долго молчал, словно забыл о моем присутствии. Потом пошел вдоль бороздки, отмеряя расстояния и делая большим пальцем углубления в земле, затем опуская туда семена.
Я ждала. Папа не любит, когда лезут в его частную жизнь, в этом они с мамой одинаковы. Он редко говорит о прошлом, а когда делает это, создается впечатление, что половину он придумывает на ходу, приукрашивает факты для большей забавности, а может, просто для того, чтобы замаскировать события, о которых говорить не хочет. Полагаю, вот откуда моя любовь к сочинительству.
Папа откашлялся.
– Я знал твою бабушку с военных времен. Я был всего лишь пареньком лет восьми или девяти. Она была… – Он помолчал, улыбнувшись в нависшие над нами деревья. – Она была красавицей. Длинные темные волосы и карие глаза. Стройная и изящная, как птичка.
– Откуда ты ее знал?
– Она была совсем одна, поэтому жила с нами.
– Она жила с вами? Я никогда не знала.
– Да.
– Почему она была одна?
Идя вдоль рядка и притрамбовывая землю над семенами лука, папа следил глазами за своей ногой.