Тайны твоего сердца

Ту галерею мы обследовали пару дней назад, и ничего не нашли из полезного. Зато там был с виду бесполезный и пыльный, но весьма удобный закуток с креслом, на котором я устроилась с комфортом и слезами. И унылым раздражением.

И на этом все должно было бы и закончиться… В том смысле, что я бы просидела здесь до вечера, успокоилась и пошла страдать в домик, который уже считала нашим. Но, как ни странно, именно этот момент стал началом нового витка, изменившего все.

И не только в наших с Евором жизнях.

Прорвало

— Аделл!

Вот не буду отвечать.

— Аделаида!

Интересно, сколько здесь можно просидеть? Без еды, воды и настроения?

— Аделл, мы должны поговорить!

Уже поговорила, хватит. Все, в общем-то, сказала. И не надо вопить так. Не дай драконы повредишь связки, и кто тогда будет заклинания читать, чтобы мы выбрались отсюда? И вообще, это же я здесь истеричка несдержанная, а ты — кремень мужик. Спокойствие на лице, холод на языке и все такое… Вот и продолжай! Бу.

— Я не думал, что все настолько… настолько! Мне казалось это приличным — не приставать к тебе, когда ты в таком уязвимом положении!

Угу. Знаешь, что самое уязвимое для женщины, дорогой? Когда эту женщину игнорируют!

— Ты не представляешь, скольких сил мне стоило сдерживаться! Аделл, Низень тебя за ногу, я не думал, что могу испытывать столько эмоций! И мне было тяжело — и испытывать и… вообще всё! Поэтому я решил вообще ничего не показывать!

Похоже, теперь ты решил все на меня вывалить, как я на тебя… И это приятно, конечно, но поздно… Так, Ада, я сказала поздно! Не смей сразу падать в его объятия!

— Аделл, могла бы сказать раньше, если это тебя так беспокоило!

Опять? Опять сказать первой?! Я ж ему про чувства! Я ж к нему с поцелуями! Я ж не виновата, что он такой не социализированный!

— Аделаида! — завопили прямо под галереей, да так громко, что я чуть с кресла не свалилась.

Вот не надо так орать, говорю же! Мысленно… Замок у нас не столь уж крепок, может и не выстоять. Рухнет — и кто будет виноват?

Или как у Суриковой — “Ищите женщину”? А сам и не при делах.

— Спускайся! — а это прям подо мной. Вроде не проигнорируешь.

Но я сегодня девочка-девочка и капризная донельзя:

— Зачем? Мне и здесь хорошо… — пропела.

— Затем, что мы не договорили!

— А по-моему я все сказала. И ты все сказал. И вообще…

Евор передо мной уже стоял. Нависал, как он мог нависать — то есть зло и мужественно. Опираясь на подлокотники кресла. И лицо близко-близко. Чисто властный властелин. И в глазах — буря. Грудь ходуном. Прорвало так, что любо-дорого смотреть.

Обоих.

А нечего было копить и прятать.

Обоим.

А то вместо экологичных взаимоотношений и разумных разговоров — взрывы слов и взаимные претензии. Эмоционально-нестабильные мы стали такие, что…

Озарение озарило не к месту. Настолько не к месту, что я прям задумалась — может не говорить? А лучше воспользоваться тем, что есть сейчас?

Моим волнением.

Грозой в его взгляде.

Тем, что мы так нестерпимо близко, запредельно громко…

Но Ада не была бы Адой, если бы не сообщила со вздохом:

— Я кое-что поняла.

— Слава пламени! — гаркнул Евор.

— Нет, не по нашему поводу, — протянула с сожалением. — Ну или по нашему, но не в том смысле… Ох, скажу, пока не запуталась. Помнишь мы с тобой обсуждали сумасшествие замка и то, что он развивается с нашим развитием будто — что-то в этом духе? Я еще тогда говорила, что замок усиливает то, что у нас и было в наличии. Есть. Например, твою закрытость и нежелание общаться… ну и все такое.

— Помню, — прищурился.

— Но сейчас мне кажется, что это не замок усиливает… Напротив, те, кто здесь находятся, усиливают состояние Замка. Или мы как сообщающиеся сосуды — подпитываем друг друга. И… в общем, чем больше мы с тобой оживаем — тем больше оживает он.

— Полагаешь, что…

— Ты говорил про избранность — и в этом тоже есть что-то, — перебила, потому что озарение надо было досказать. Иначе пропадет и заветрится, — Может замок ждал именно таких людей? Нас. Такое сочетание… чувств? Чтобы открыться? Чем больше мы чувствуем, тем больше чувствует он. Чувствует нас. И наши эмоции становятся его, мы сбрасываем свою защиту, доспехи, если угодно, как он желает "сбросить" стены. Мы обнаружили в себе сердца… как обнаруживает сердце он

. И каждый раз, когда мы идем на сближение, каждый наш поцелуй или объятия или понимание… За этим всегда ведь следовало что-то важное. Определяющее. Ключ, разрушение, знак. Может это звучит и дико, но озарения — они такие.

— Тш-ш…

Хочется обидеться, на то, что меня заткнули — но не буду.

Потому что у Евора у самого вид дикий. И сам он, по ощущениям, впитывает и принимает. Понимает. И черт его знает, что принимает. Потому что заявляет вдруг глухо:

— Есть хороший способ это проверить.

И целует меня.

Сразу как-то всем собой… Губами, телом, разумом, сердцем.

Всеобъемлюще.

И я проваливаюсь в этот поцелуй. Тоже полностью.

Не замечаю, как сижу уже не на кресле, а на его коленях. Это он на кресле теперь…

Как раздираю ворот его рубашки.

Как сама оказываюсь обнажена по пояс.