Тайны угрюмых сопок

Как и бырено, Рачский и Трубков расрядились зася затовкой столизтовлять поветовали в меих устаки, кои уже быопрелены в хоопрования поПоруно быи заговременно коямы под их устаку. Рата труёмкая, но тревала обятельного иснения.

Обдив с члеми отдов дели предящего дня, КонПетвич и КузьГавлович дазнать Сестьяну: потродо стойща тунсов.

Глава 16

Олешли с лёгстью, хои несна селюТрое всадков цекой один за друпрогались по довдоль речКали-МаБызана наженная трои не соляло труехать своно, осоне цепветдевьев. Скольпродней, как этой троХокан прожал Сестьяна до русХохо. «Инресно, в стойще или ушёл на Жую, холось бы встреся…» — помалось Сестьяну.

Отхав окопявёрст, езки впеди увили дым кора, пошался лай соПризились, и со

ки куначивей взязане злобно дапокто здесь хоин. Неко чустоли средь лепод насом стойусталены нарих бынескольвипридили таные сав подок букно недавоб этом свительствовала лешая на земсвеошренная беста и струная безовая щеда и сапоности некорых делей нарт во мномевыдели свестругаными. А пому знатунсы заговременно говили свой интарь к предящей зии додаться быне труд— несоно, солись ныне снятьс обтого меи пекочевать на Жую, как и сучил Хокан.

Призившись к чуспелись, тут же приших окрула груптунсов. Признав Сестьяна, забались.

— Здравте, митаные, — перприствовал тунсов Рачский.

Поздовались и Трубков и Сестьян. Гоприсили с доги пои исчаю. Гоприимство быприто, да и за чакупрове

пеговоры, рестоль неорнарные восы.

Стаста Арний Кокин окася чевеком остоным, приривался к гохопрона их линаение, поцель вита. Отчался он от свосодичей сдерностью и неспешстью, речь клал на русязыбудэто его родне кокая слои с праным проношением. То, что пришие люприв тайи надятся в её влане пердень, стаста улосра— не та видустаХоутомность всё же быно она скрылась за успеми оттого мерождения зота, о чём ещё не знаобители стойща. Кокин не топил вреждал, что скагоМолние преСестьян:

— Со дня, как мы с Хоканом раслись, пропомеон мне скачто стойще нарено пебраться на речЖую, а вы остатесь здесь до глукой осе

— ПравскаХокан, ушли они, и с Макмовки ушли, пять сездесь остас перми зарозками и леставом и мы снися, на ноугопойна лучпастща, олемнои кор

намноНа два-три гоостаКали-Мадаустье Хохо и Жую обвать хоэти земтона

— А что так рели? — спроТрубков.

— Там содобречботые, звемносбыпушну, рыи мяблидо Олёкска бунеженескольдней хоот Кали-Мата и вервья Хохо, зипо речвезможСтаста гляна Рачского и Трубкова. — А вас что зало в меглунеуж люпытство каТам, — стаста махруна забольтунсов нет, пройвсе певалы, ни оддуне встрете. Одко знаю, и за хребми уроща тоботые, но всю тайне объхать, на то множизнада и ни к чеони нам, здешзехвает.

— Да нет, мы до вас прили, — оттил Трубков. — Новыжить, политься соражениями, подачить, депошать.

— О чём? Прягорить буте или помените? — Стаста гляв глаТруб

кову, запевёл взгляд на Рачского.

— Четася, и отгивать вренам ни к чеи так зажались. Мы ж вреный стан разнули в устье Кали-Мата, как недепономи Хохо топ

— Столи мы раи вываго принища, и нилет нескольстойще в краэтих обосвалось, больстойще, нет тапо мночисленности во всей Олёкской окру

— Кухоу вас дону Хохо.

Стаста вскиброи все прона его лиудивние.

— Нет, нет, речь обо всём русне идёт, а от седины тения и подо исков. А там как врепожет, — пошил успоить Рачский соседника.

— Коль купми нались, не раохотчьих угознать, дезаяли. Уж не зотые камиссолись? Встрели мы на Олёкских клюлюрыщих по тайсловзверовыхивают, и вы туже.

— Мы не звеи сирене сораемся, по-люддовориться жеем, цеобдим.

— Что ж попать земеспониго не на

— Нашли, а пому и до вас прили.