Тайны уставшего города

Актриса, игравшая героиню этой бессмертной ленты, была безымянной. Женщина красоты необыкновенной. Она дважды появлялась на наших экранах. В боевике «Индийская гробница» и прелестном фильме «Артисты цирка».

Оговорюсь сразу, ни фамилии исполнителей главных ролей, ни сценаристов, ни режиссеров зритель узнать не мог, так как титры были напрочь отрезаны.

Боевик «Индийская гробница» был выстроен как яркая антианглийская история. Дело происходило в Индии, Германии и снова в Индии. На фоне колониально-политической борьбы авторы необычайно умело рассказали историю трагической любви танцовщицы Зиты и немецкого инженера.

В фильме было все: перестрелки, драки, дворец магараджи, необычайно красивые банкеты и даже бассейны с крокодилами.

Героиня фильма была настолько хороша, что московские завистливые дамы, глядя на стройную, тонкую фигуру, говорили, что эту роль играет мужчина-танцовщик, и даже называли его фамилию. Но никто не обращал внимания на их злословие.

Танцовщица Зита вытеснила из сферы всеобщего внимания даже прелестную Марику Рокк. Фотографии ее висели в каждой будке чистильщиков сапог и сапожников-частников. Они на несколько лет заменили изображение самой Любови Орловой.

Значительно более серьезной была шведская актриса Зара Ляндер, снимавшаяся в немецких фильмах в тридцатых-сороковых годах.

Я очень хорошо помню военную мелодраму «Восстание в пустыне», тоже антибританскую, в которой неведомые арабские племена сражались против гордого Альбиона.

Мы любили это кино. Самое смешное, что именно через заштопанный экран нашего старого кинотеатра мы видели других людей и другие взаимоотношения. Наш кинематограф рассказывал нам о солдатах-героях, о колхозниках и шахтерах, перевыполняющих план, и я был привязан к этим людям. Только чем старше мы становились, чем больше видели, тем острее начинали понимать, что нам показывают сказки, но только иные, чем выпекала «фабрика грез» — Голливуд.

В основе наших сказок лежал незабвенный принцип социалистического реализма. А нам хотелось необычайных приключений, романов с красивыми женщинами, перестрелок и наказания подлецов.

А потом появился фильм, о котором можно было говорить серьезно. Его, конечно, также взяли «в плен» в качестве трофея наши красноармейцы. У нас в прокате он назывался «Судьба солдата в Америке».

Главного героя играл великолепный Джеймс Кегни. Его герой, гангстер Эдди, нес в себе необыкновенный заряд обаяния.

В фильме у него был коронный удар. Короткий апперкот, практически без замаха, которым он укладывал любого своего врага.

Сколько времени в тренировочном зале мы пытались отработать похожий удар. А он так и не получался. Видимо, это была еще одна голливудская сказка, в чем я убедился на собственном опыте, когда в «Коктейль-холле» решил разобраться с одним парнишкой. Коронного удара, как у киногероя, не вышло, за что и получил довольно ощутимо в ухо.

Не судьба нам, видимо, было драться так же красиво, как делал это нью-йоркский гангстер.

* * *

Прошло много лет, и я начал работать в кино, испытав на себе, что такое реальные будни волшебного мира. За эти годы светлый экран показал мне множество судеб и поведал целый калейдоскоп историй.

Теперь, как киносценарист, я вообще перестал верить в киносказки, но почему-то под Новый год мне мучительно хочется получить десять билетов в мой старый кинотеатр «Смена» и так же, как много лет назад, верить, переживать, и любить, и ненавидеть.

«Но этого не может быть, потому что не может быть никогда».

А жаль.

Засчитывается по последнему

Возвращаясь домой, я иногда видел этого странного человека, стремительно бежавшего по улице Москвина ко входу в мастерские Большого театра, расположившиеся напротив моего дома.

Длинное развевающееся по ветру пальто, волосы до плеч — он был похож на вырезанного из фанеры композитора Рубинштейна, стоявшего в витрине музыкального магазина на улице Пикк в Таллине.

Мне рассказывали, что когда-то он считался прекрасным музыкантом, но после болезни оставил свои занятия и работал ночным сторожем в мастерских. Видимо, он действительно любил музыку, иногда из-за забора доносились звуки рояля. Плыла над уснувшей улицей «Фантазия-экспромт» Шопена.

А иногда он играл на духовых. Звук трубы, пронзительный и требовательный, врывался в мою комнату, разрывал сон, и я вскакивал, спросонья ища гимнастерку и ремень на стуле рядом с кроватью и нащупывая босыми ногами сапоги.

Потом я просыпался и видел свою комнату. В свете уличного фонаря переливались корешки книг на стеллаже, а Антон Павлович Чехов добродушно глядел на меня со стены, словно говоря:

— Ну, чего всполошился, ложись и спи.

* * *

«…Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, вступая в ряды Вооруженных сил, принимая Военную присягу, торжественно клянусь…»

Над плацем солнце, ветер шевелит тяжелое знамя.

Я клянусь перед строем своих товарищей, перед этим боевым знаменем, перед огромной страной, лежащей за забором военного городка.