Несмотря на оперативную подготовку, хитрость, осторожность, он, как и большинство бандитов, погорел на скупщике краденого, хотя Самойлович, его человек, был тоже киевлянином и сбывал награбленное киевским «коллегам». Но в бандотделе ОГПУ тоже сидели не дураки. Операцию по задержанию Панаретова они начали через киевскую агентуру, и вышли на человека, который сбрасывал товар, привезенный из Москвы. Николая Панаретова взяли на квартире Самойловича.
Ну а потом — скорый суд и расстрел.
В тюрьме Панаретов пишет свою исповедь, которую закончил, по словам Мартынова, в ночь перед расстрелом.
Бывший студент, офицер-герой, секретарь Киевского горкома партии, один из руководителей ЧК становится бандитом. Удивительная метаморфоза.
Но давайте вспомним знаменитого питерского бандита Леньку Пантелеева, тоже работавшего в ОГПУ и незаслуженно выгнанного.
Я вернулся к делу Панаретова, с которым познакомился в 1990 году, после документального фильма, однажды показанного по ОРТ, о молодых ребятах-спецназовцах, ставших наемными убийцами. Они мужественно воевали во всех «горячих точках», были награждены орденами и медалями, хотели остаться служить, но их вышвырнули на улицу. Видимо, новой власти стали не нужны высокопрофессиональные и преданные родине солдаты.
На моей памяти вернувшиеся в сорок пятом молодые лейтенанты, не найдя себя в мирной жизни, уходили в криминал.
Я не хочу оправдывать бандитов и убийц. Но ведь начинали они жить иначе.
Начальник Петербургской сыскной полиции на допросе в комиссии Временного правительства по расследованию преступлений старого режима сказал:
— Россия — это страна, где не умеют ценить людей.
Кто бы ни правил на Руси — царь, Центральный Комитет, президент — отношение к людям не меняется. В этом, видимо, и заключается загадка «таинственной русской души».
Убит в перестрелке
В нашей квартире было много книг. Они теснились на огромных полках в моей комнате, в коридоре, столовой. Полки были сработаны из мореного дуба, совершенно открытые. Книги покупали мои родители, любившие читать и привившие мне с раннего детства трепетное отношение к книгам.
Библиотека была довольно пестрая и собиралась по вкусам семьи. Отец любил исторические романы, мама предпочитала легкое чтение.
Но в кабинете отца стоял таинственный книжный шкаф. Он был всегда заперт, а застекленные дверцы закрывала темная материя. Больше всего на свете мне хотелось проникнуть именно в это таинственное хранилище человеческой мудрости.
Я быстро образовывался во дворе, рядом с которым бушевал Тишинский рынок, знаменитая блатная толкучка. И кореша у меня были соответственные. На первом этаже жил замечательный парень Валька по кличке «Китаец», хотя ничего общего этот веселый блондин с многомиллионным населением страны за Великой стеной не имел. Он был отчаянным книгочеем, работал на заводе слесарем, и о нем все во дворе говорили: «Золотые руки».
Я поведал Вальке о таинственном книжном шкафе. Когда никого дома не было, Валька зашел ко мне, осмотрел шкаф и весело сказал:
— Не трухай, откроем.
Открыть-то было делом несложным, но, чтобы замести следы, следовало закрыть застекленную дверцу. Это прекрасно понимал мой подельник. И хотя отца дома не было, он занимался чем-то за пределами СССР, на посту оставалась мать, которая пользовалась изощренными методами наказания, как то: «две недели без берега».
Каждый день Валька давал мне вариант ключа, и я пробовал его.
Наконец заветный шкаф открылся. Каково же было мое разочарование, когда я увидел в нем кучу книг на немецком и английском, какие-то учебные пособия Военной академии, старую Военную энциклопедию. Ничего, что могло бы заинтересовать меня, я не обнаружил.
Я уж совсем собрался закрыть шкаф, как в углу заметил желтоватую обложку. Я потянул и не ошибся.
Л.Шейнин. «Записки следователя». В углу была таинственная надпись «Для служебного пользования», стоял номер с двумя нулями, цифры я не запомнил. Оговорюсь сразу: после 1953 года книга эта выходила огромными тиражами практически во всех издательствах страны.
Пугающий гриф «Для служебного пользования» вразумил меня, что сей труд из квартиры выносить нельзя. Мы с Валькой читали книгу в моей комнате, когда никого не было дома. И с каждым очерком погружались в мир уголовной романтики.
Особенно сразил нас рассказ о знаменитом питерском налетчике Леньке Пантелееве. Мы были потрясены его романтическим размахом и особым уголовным шиком.
Цитирую по книге Льва Шейнина: