Тайны захолустного городка

– Рассомахин всё про кортик расскажет, – ушёл от ответа смутившийся следователь. – Он очевидцем был, когда Керзун его у Сребровского выменивал. А «маленький сюрприз» заключается в следующем, – и Миронов выложил перед прокурором старенькую фотку с «матросиком» и Зинкой Кирпичниковой в обнимку. – На допросе Зинка Кирпичникова – прежняя жена «матросика» – того самого условно освобождённого на стройки народного хозяйства Зверева Анатолия Егоровича. Она рассказала, как Керзун к ней заявился первый раз, про Зверева небылицы плёл, а чтобы пуще верила, бумажник с деньгами ей выложил и этой самой фоткой. Наврал, будто тот просил приютить, помочь в дорогу собраться, одежонкой выручить с мужнего плеча… А на самом деле Толян уже укокошен был дружком и запрятан в яме, где его и отыскал доморощенный сыщик – артист Лисичкин…

– Ну?.. А дальше что делать станешь? – заинтересовался прокурор.

– Спущу на злодея Зинку. Хочу убедиться, есть у него сердце или нет. Она же в рёв ударится! Женская душа помнит то, что мы, мужики, забываем!.. Хоть и бил её бывший муженёк, и сажала она его в тюрьму, а чувства остались… Замуж-то по любви за Толяна своего выходила…

– Надежду юноши питают, – буркнул Шаламов.

– Утопающий за соломинку… – смутился следователь.

– Ну что ж… Стратегия заслуживает одобрения, – приметив состояние Миронова, подбодрил его прокурор. – Не забывай только вот что, Николай Александрович… Керзун – мерзкий и хитрый тип. Изощрённый. Он и чёрта, и Бога готов сплести воедино, чтобы только лазейку найти, как из петли выкрутиться. Как бы при выезде не учудил… не попытался бы сбежать.

– А что он сделает? В наручниках же! Охрана усиленная. Я Брёхина с собой беру.

– Побег для Керзуна – единственный шанс на спасение, а этот зверь чует, что за петлю мы ему на шею набросили… Кирпичникову ты уговорил или Керзун пожелал её увидеть?

– Он и не заикался.

– Значит, действительно её появление для него станет сюрпризом, – задумался Шаламов и вскинул глаза на следователя. – Присоединюсь-ка я к вам, когда ты его на очные ставки в прокуратуру привезёшь. Хоть и загружен по горло, но ты пригласи меня, когда возвратитесь. Хорошо?

Шаламов вскочил на ноги, похлопал Миронова по плечу, благословляя на великие дела и не замечая, как преображается в молодого лихого прокурора-криминалиста, каким был когда-то.

* * *

Матвея Керзуна пребывание в следственном изоляторе не изменило. Тот же косолапый угрюмый медведь, готовый мгновенно ухватить зазевавшегося могучей лапой. Только осунулся, почернел, и глаза запали.

Он сел на предложенный Мироновым стул, покосился на Шаламова, буркнул:

– При прокуроре не скажу ни слова.

– Как это?! – возмутился Миронов. – Прокурор осуществляет надзор за всеми моими действиями.

– Что хошь пусть творит. Сказал – не буду давать показания, значит, так и станется, – не поднял головы арестант. – И кандалы снимите. Не тряситесь – бежать здесь некуда.

– Дерзите, Керзун! – повысил голос Миронов.

– А ты хоть ори! Я заяву на вас накатаю, как издеваетесь. Есть и на вас управа повыше.

– Наручники снимите, – кивнул Миронову Шаламов и поднялся. – И я вас, пожалуй, покину на время. Начинайте очные ставки без меня.

– Расстрельная статья, Владимир Михайлович, не положено по инструкции, – выступил вперёд Брёхин.

– Снимай, снимай, Вадим Сергеевич, – уже с порога успокоил начальника уголовного розыска прокурор. – Под мою ответственность.

– Сдрейфил ваш прокурор, – Керзун злобно прошипел, словно змея, пока Брёхин снимал наручники. – Заявы моей испугался.

– Какие ещё просьбы, пожелания, ходатайства имеются? – не отреагировал на провокацию обвиняемого Миронов.

– На свободу хочу. Домой. Свободы глотнуть, а там будь, что будет, – сплюнул под ноги Керзун, агрессивно озираясь. – Вам, лягавым, не понять, какое это счастье.

– На свете счастья нет, а есть покой и воля, – заполняя бланк протокола, тихо произнёс Миронов.

– Что? И вам не сладко? – хмыкнул Керзун.

– Бывает иногда, – поднял глаза на обвиняемого следователь.

– Чего ж так? За меня ещё парочку навесят, – с издёвкой кивнул Керзун на прокурорские петлицы следователя, где посверкивали маленькие звёздочки.

– За вас с Измайловым больше одной не дадут.

– Так дёшево стоим? А в «Белом лебеде» народ талдычил, что в Москве и в Ростове о наших подвигах знают.

– Про вас вряд ли, а вот о беде таганрогских артистов помнят. Однако начнём очную ставку, Матвей Кузьмич.

– Завхоза я видеть не желаю, помрежа-недотёпу тоже, – закинув ногу на ногу и разминая руки, лениво потянулся Керзун. – С Ильдуской, вот, если погутарить… с подельником своим подлым… Это можно.

Миронов поднялся, походил по кабинету, остановился у окна. За стеклом тарахтел милицейский «газик», бегали оперативники, Шаламов вышел во двор, подошёл к шофёру, протянул пачку сигарет. Закурили оба, пуская колечки дыма к небу, о чём-то беседовали.

– Ты где живёшь, Николай Александрович? – вдруг услышал он за спиной глухой голос Керзуна.

– Вообще-то я городской, здесь – временно, после института. А тебе зачем понадобилось знать?