Тайны Змеиной горы

Минуту просидели в скорбном молчании. Каждому думалось одно — нерадостное и тяжелое. И полушки у начальства не стоит жизнь работного человека. А живет ведь. Да еще помышляет о воле. Желаннее любимой невесты, слаще сна воля-то. А где подступ к ней? Начнет работный искать ее, и пиши пропал — заживо похоронит начальство в каменном мешке, а то и быстрее приобщит к царству небесному через жестокие побои плетьми и палками.

Васька заговорил первым. Грусти и задумчивости на лице как не бывало.

— Ну что ж… живой о жизни думает. А жаль, грамоты Сороки работные не узнали…

Васька рассказал про Сороку то же, что и Силантию. Федор выслушал и промолчал. Алексей не стерпел и горячо заговорил:

— Чудо какое-то! Как можно человеку сорокой стать? Хошь лоб о камень трижды разбей, а самим собой так и останешься. Нет ентого Сороки и все!

— Недоумок же ты, Алеха! Раз Сорока за работных, значит он есть. Я вот не видел его, а верю. И грамоты, может, не один пишет, а другие от его имени, зато его слова… Енту грамотку, что отняли у Силантия, мне дал один грамотей, убеглый плавильщик Барнаульского завода. Он мне и рассказал про Сороку.

Ухнул пушечный залп. Изба вздрогнула, жалобно зазвенела упавшая печная заслонка. Васька захохотал:

— Подсыпали горячего уголька под сиденья начальству! Изведут понапрасну все зелье пушкари, а джунгары тут и есть. Что делать начальству? В шахту нырять!

Федор неопределенно пожал плечами и было засобирался домой.

— Жена болеет, в постели лежит. Идти надо. И ты уходи, Василий. Сам знаешь — опасно.

Васька построжел. Последних слов будто не слышал.

— Знаю. Пришел я, чтобы на утешение тебе и жене одну весточку передать. Погоди малость, пока не уходи… С Митькой Кривошеиным темной ночью мы расклеили на руднике грамотки. Что от князька Абака они — сущая брехня. От того же плавильщика грамотки-то. Зачем бы князьку так начальство пугать, а работных волей прельщать. Хошь плавильщик и не Сорока, а я почитаю их заодно.

Васька скрутил цигарку, стал прикуривать от светца. Чуткое пламя заметалось, затрепетало, едва не погасло. Потом выправилось. Дрожащий красноватый свет снова разлился по черным стенам.

— А теперь слушай ты, Федор… Ходил я на Барнаульский завод в великой тайне. Там случаем наткнулся на Настю. Узнала и обрадовалась, как родному брату. Поговорили малость, и Настя настрого наказала, чтоб ты немедля ехал на Барнаульский завод.

— Настя? — переспросил Федор и смешался. При упоминании о Насте выдал нахлынувшие чувства недоумения, скрытых и смутных надежд, тревоги и сдержанной радости.

— Зачем ехать-то?

— А вот послушай…

На Барнаульском заводе Настя и одного дня не осталась без приюта и без дела. Отец Ферапонт с матушкой снова приняли ее с большой радостью: место домашней прислуги оказалось свободным.

Матушка нет-нет да прихварывала. К прочим заботам Насти прибавилась ходьба на рынок за провиантом. Мясники, рыбники, хлебники, зеленщики наперебой зазывали к себе пригожую стряпуху.

— Возьми, милашка, заливного мяска, самого свежего убоя!

— Рыбки, голубушка, утреннего улова! Не рыбка — воск согретый, наскрозь на солнце светится!

— Капустка квашеная в кочанах! Не капуста — яблок райский на вкус!

— Первейший зеленый лучок парниковой посадки!

Настя проходила вроде без внимания, но примечала все до малейшего пустяка…

Среди купцов богатством выделялся Афонька Пуртов и тем гордился немало. Афоньке около сорока. Внешностью видный, в плечах безмерен, ростом высок, грудь могучая — такой грудью воздух в плавильную печь дуть. Красивое, с хитринкой лицо Афоньки всегда в улыбке. Голова в кудрявых, густых, буйных волосах с легкой проседью — картуз держался на затылке, Афонька нраву развеселого и большой выдумщик на проказы. Настойчивее других он зазывал к себе Настю:

— Подходи, солнышко, ить у одного меня всякий товар и харч налицо! Выбирай сколь душе потребно! У разных купцов покупать — только башмаки топтать!

Настя строила на лице лукавую, недоверчивую улыбку. Не говорила, а пела купцу:

— У богатого купца товару залежи, а совесть в кошельке. Не похвалит — не свалит! — И уходила прочь.

Афонька, будто пчелой ужаленный, срывался вслед.

— Ты погоди чернить меня! Самому их превосходительству генералу Беэру все необходимое поставляю! Их превосходительство разумеет не менее твоего!

А Настя подзадоривала распалившегося купца притворной насмешкой:

— Их превосходительство-то, поди, и в глаза не видывал, а хвастаешь.

— Это я-то? Да их превосходительство в купецкую ратушу часто наезжают, я там глава. Со мной речи о купецких делах не без антиресу ведут. Купец хошь на заводе и не робит, а ить от своего достатка подушную подать императрице платит. От него, от купца-то, пользы за сотню мужиков достанет.

Настя приостанавливалась, о чем-то задумывалась. В последний раз купец решил соблазнить Настю.

— Ну бери же! Супротив других купцов скидку дам!

— Коли так, то ладно…