Тайны Змеиной горы

Федор быстро прижился на новом месте. Недалеко от Караульной сопки вместе с Соленым поставил перевезенный из Колывани дом.

С приездом Федора с Барнаульского завода домашние воспрянули духом. Тридцать рублей — немалая подмога. Про остальные, что не получены, пока умолчал. Следовало ли говорить о том, что не в кармане?

А тут особенно горячая пора подоспела, и Федор отвлекся от мысли о награде. На речке Змеевке ставили плотину. Речку перехватили щитами, сплетенными из упругого и прочного хвороста. Крестьяне, приписанные к руднику для горных работ, на сотнях подвод подвозили глину со щебнем, ссыпали между щитами, плотно утрамбовывали. От запруды все дальше в стороны растекалась Змеевка. В воде тонули низкие корявые кустарники, приречные камни. Из пруда через узкие плотинные прорези вода взахлеб била в старое речное русло по дощатым желобам. Ниже плотины воздвигались похверки — здания, в которых должны разместиться промывальная и толчейная фабрики. Прежде чем пустить руды в плавку, их дробили и промывали.

Вновь построенные на руднике сараи уже не вмещали добытых руд: Под открытым небом росли, поблескивали на солнце рудные кучи.

Начальство спешило со строительством похверков. Сюда согнали жен и взрослых дочерей работных, ребят до шестнадцатилетнего возраста.

Целыми днями у плотины стоял неумолчный стук копровых баб по прочным лиственничным столбам, стянутым в вершинах толстыми железными венцами. Федор работал на подъемнике у копровой бабы. Пять человек ходили вокруг, держась за отводины привода. На барабан привода наматывалась толстая веревка. По деревянным стойкам-салазкам двадцатипудовая баба медленно ползла до верхней точки, затем срывалась с крючка, била по столбу, который трещал, как на сильном морозе, мягко оседая.

Работа не из легких. Но у Феклуши потяжелее. В больших ящиках-творилах десятки женщин месили глину голыми ногами для выделки крепкого красного кирпича — пяточного. Из такого кирпича не то что стены строений, а и печи получались долговечные. Босые ноги по самые колени вязли в цепком месиве. Час-другой повыдергивай из него ноги, и пот по лбу и спине побежит ручейками. Глина же холодная-прехолодная. По костям ломота пробегает. Поэтому работницы давились затяжным кашлем.

Феклуша осунулась. Под глазами, будто отражения бровей, пролегли темные полукружья. Сдержаннее стала походка. На вопросы мужа и родных горячо отвечала:

— Пошто придумываете мне хворь! Ить хворому да увечному работа не по рукам. А я от других нисколь не отстаю.

Ночами Феклуша часто просыпалась, жадно пила холодную воду. В постели обжигала Федора сухим, колючим жаром.

Однажды Федор пытливо взглянул жене в глаза и твердо заявил:

— Робить больше не пойдешь: чую, занедужила.

— Что ты, Федя! Пошто такое говоришь? Не лучше и не хуже прочих баб-то я, чтобы не робить. Не пойду — другие следом за мной откажутся. Вон Пелагее Белобородовой подавно от работы отстать пора: как жердочка стала. За нее всей артелью срабатываем. А мне работа нипочем.

— У остальных мужья тоже есть… пусть о женах пекутся, а я о своей… — Но Федор прикусил язык. Он ничего еще не сделал, чтобы Феклуша не работала, и уловил в своих словах хвастовство.

Феклуша же продолжила начатый разговор:

— Кто же за жен робить станет?

— Кто, кто… мужья.

— Но мужикам свои уроки дай бог сробить.

На другой день Федор поймал самого управляющего рудником маркшейдера Кузнецова, объявил просьбу о Феклуше. Маркшейдер сердито ответил:

— Глаз нету, что ли, у тебя? Разве не видишь, работы непочатый край, не одна твоя жена робит. И не проси…

Тогда Федор сказал:

— Что стоит урок жены, заплачу из своего жалованья.

Маркшейдер вспомнил про милость Беэра к Федору, смягчился.

— Ладно, быть по-твоему.

Вскоре на похверке зашумела жизнь. В толчейной фабрике гулко застучали рудодробильные песты. При дроблении руды в воде из нее частично удалялись мелкие камни и земля. Измельченная руда поступала в промывальную фабрику. В заключение из руды вымывали в корытцах — зикертротах — зернышки самородного металла. Те, что залегали в слабых породах. Только после того руды-шлихи увозили на Барнаульский завод. Там выплавляли серебро.

Когда в наземных работах наступил спад, жен работных и малолетов начальство распустило по домам. Маркшейдер Кузнецов вызвал Федора.

— Собирайся на рудный поиск.

Федор зашел в рудничную контору за жалованьем, поставил в ведомости крестик, пересчитал разменное серебро, отнял половину и отдал конторщику.

— Лишнее мне выдано.

Конторщик взглянул в ведомость, на миг затих, потом заулыбался во все лицо, затрещал сорокой:

— Премногие спасибочки тебе, честный человек… вернул полтора рубля. Ведь на моей шее четыре рта, а жалованье чуть поболе твоего.

Федор знал, что конторщик получал в два раза больше, чем он, да не гнушался на взятку, но ничего не сказал.

Дома Феклуша встретила Федора робкой, чуть виноватой улыбкой. И голос Феклуши звучал необычно настороженно и выжидательно.

— Вот тебе, Федя, вязаная рубаха из козьего пуха. Ночью и утром прохладно. А в горах и подавно.

— За то спасибо, Феклуша.