Тайные хроники Холмса

— Нет, сэр. Вот это как раз и не дает мне покоя. Кто бы это ни сделал, он просто растворился в воздухе, поскольку из двери не выходил и в комнате мы его тоже не нашли. Куда ж он деться-то мог? Вот от чего у меня голова идет кругом.

— Вполне логичный вопрос! — сказал Холмс. — И я постараюсь на него ответить. А что вы могли бы сказать о самой мадемуазель Россиньоль? Она ведь француженка, не так ли?

— Француженка? — презрительно хмыкнул Баджер. — Да в ней ничего французского никогда и не было, если, конечно, не считать духов, которыми она себя от души поливала. Родилась она в Бермондсее, настоящее имя Лизи Биггс. А волосы ее вы видели?

— Волосы? — спросил Холмс, не менее меня озадаченный этим загадочным вопросом. — Вы, наверное, имеете в виду парик, который она надевала?

— И это тоже, — так же загадочно ответил Баджер. — Но прежде всего, сэр, я говорю о том, как она задирала нос перед такими, как я. Она меня за грязь под ногами держала. А гордиться-то певичке особо было нечем. Я знал ее как облупленную. Мне все через мое окошечко видно.

В этот момент он подмигнул столь откровенно, что очевидный смысл этого намека доставил мне нестоящую душевную боль — молча слушать, как этот грубиян Баджер снимает с мадемуазель Россиньоль последние покровы женского достоинства и чести, было для меня поистине мучительным испытанием.

Холмс весьма осторожно подошел к обсуждению этой деликатной темы.

— Я так понимаю, Баджер, — сказал он, — что вы имеете в виду джентльменов?

— Если вам так угодно выражаться, сэр. Хотя я бы их джентльменами не называл.

— А среди актеров, которые сегодня выступали, их случайно не было?

— Вопрос в другом — трудно найти такого, кто не входит в число этих мужчин. В разное время она каждого из них попробовала.

— Каждого! — изорвался я, не и силах больше сдерживаться.

Баджер бросил на меня понимающий взгляд.

— Каждого из них, cэp; рано или поздно, если вы понимаете, что я имею в виду.

— Спасибо, — сказал Холмс. — Я думаю, что мы с доктором Ватсоном услышали достаточно.

Как только Баджер дотронулся до своей кепки и шаркающей походкой вышел из комнаты, мой старый друг повернулся ко мне с озабоченным выражением на лице.

— Мне очень жаль, дорогой Ватсон, что эти откровения вас так сильно расстроили. Всегда неприятно узнавать о том, что предмет обожания — не более чем колосс на глиняных ногах.

Меня глубоко тронули его слова. Хотя порой он бывал эгоистичен и невнимателен, но именно в те моменты, когда Холмс проявлял доброту и заботу, я понимал, что имею в его лице истинного друга.

От ответа я был избавлен сообщением от мистера Мерриуика, что в театр пришли полицейский инспектор из Скотленд-Ярда со своими помощниками. Это было весьма кстати, поскольку от волнения мне все еще трудно было говорить. К тому времени, когда мы добрались до сцены, пятеро одетых в форму по лицейских уже сняли с головы мокрые капюшоны, а один из них, невысокий худощавый человек в гражданском, стоя спиной к нам, сосредоточенно беседовал с мистером Мерриуиком.

— Лестрейд! — воскликнул Холмс, направляясь к нему. Человек в штатском обернулся, и я узнал желтовато-бледные черты лица инспектора, которого впервые встретил во время расследования убийства мистера Дреббера и его личного секретаря Джозефа Стэнджерсона[20].

Выражение его лица ясно свидетельствовало о том, что Лестрейд не ожидал нас здесь увидеть, да и не особенно этому обрадовался.

— Вы, мистер Холмс! — вскрикнул он. — И доктор Ватсон! Что, позвольте узнать, вы здесь делаете?

— Когда случилось убийство, мы были в зрительном вале, и управляющий попросил нас заняться этим делом, — кратко объяснил Холмс. — Вы вовремя пришли, инспектор. Что касается меня и доктора Ватсона, то дело мы раскрыли. Вам остается только арестовать убийцу, что, я уверен, вы и сделаете с присущим вам хладнокровием.

Мое удивление было ничуть не меньшим, чем удивление инспектора.

— Раскрыто?! — воскликнул я. — Но, Холмс, тогда я ничего не понимаю. На основании каких улик вы утверждаете, что личность убийцы установлена?

— На основании очевидных фактов, мой дорогой Ватсон. На чем же еще может строиться успешное расследование?

В наш разговор вмешался Лестрейд, на лице которого отражались недоверие и подозрительность.

— Все это замечательно, однако мне хотелось бы знать, на какие именно факты вы ссылаетесь, мистер Холмс. Я не могу арестовывать подозреваемых только по вашим рекомендациям, не имея доказательств и не будучи в состоянии оценить их самостоятельно. От ошибок ведь никто не застрахован, и вы в том числе.

Холмс, самоуверенность которого иногда доводила людей до белого каления, снисходительно улыбнулся, не обратив внимания на скептицизм Лестрейда.