Тайные тропы

Получив согласие, незнакомец зашагал рядом.

На площадь с улиц, переулков, из подворотен вновь стекался народ. Вызвавший панику самолет оказался немецким.

По дороге разговорились. Немец смело высказывал недовольство гитлеровским режимом. Грязнов и Ожогин, боясь подвоха, слушали его молча. Случай с Моллером лишний раз напомнил о том, что держаться следует очень осторожно.

— Немцев не узнать, — говорил незнакомец. — Я никогда не думал, что среди нас так много трусов и паникеров. Теперь, когда война пришла сюда, стыдно смотреть… Тысячи людей — я имею в виду мужчин, которые могут быть солдатами — все ночи напролет просиживают в подвалах, бункерах, бомбоубежищах. Боятся бомб! — Он покачал головой. — А как же русские? Я месяц назад вернулся с фронта. У меня девять ранений… Я видел русские города, от которых ничего не осталось, но в которых люди продолжали жить…

Немец долго говорил о России, Польше, Чехословакии, где ему довелось побывать. Его особенно удручали разрушения и бедствия, постигшие население во время войны.

— Наци, наци… будь они прокляты! — выругался старый солдат.

Ожогин и Грязнов настороженно переглянулись, что на укрылось от внимания их спутника.

— Что? Боитесь, ребята? — Он криво усмехнулся. — А я перестал бояться и плевать на все хочу. Моя фамилия Густ. Иоахим Густ. Может быть, еще увидимся… Благодарю за сигареты… Мне сюда. — Он свернул налево, в узкую улочку, и, не оглядываясь, удалился.

— Интересный человек, — проговорил Грязнов. — Я вначале, грешным делом, подумал уж, не очередной ли соглядатай гестапо.

— Я тоже, — сказал Ожогин. — Но, кажется, мы ошиблись. Таких, как он, пожалуй найдутся сотни и тысячи, но вот так ходят поодиночке, брюзжат, негодуют…

Ожогин смолк, прошел несколько шагов, а потом вздохнул. Какая досада, что приходится сдавать рацию!

Вечером Никита Родионович и Андрей вновь отправились к Юргенсу. В особняке царило оживление. В одной из комнат кто-то играл на пианино, из спальни доносился шум голосов.

Юргенс вышел навстречу гостям с крупной, уже в летах, рыжей немкой и молодым обер-лейтенантом в форме летчика.

— Мои друзья, — представил Юргенс Ожогина и Грязнова. — Моя супруга… мой сын…

Жена Юргенса предложила немедленно следовать в столовую.

Молодой Юргенс внешне походил на мать и, несмотря на то что ему было всего лет двадцать пять, имел почти совершенно лысую голову. Вначале он не принимал участия в разговоре и только изредка, когда к нему обращались, отвечал короткими фразами или кивком головы.

Зато жена Юргенса отличалась разговорчивостью. Она вспомнила, между прочим, и трагическую судьбу Ашингера, мужа ее родной сестры.

Юргенс попытался заговорить с гостями по-русски, но жена его сделала умоляющее лицо и, закрыв уши пальцами, произнесла:

— Карл, ради бога… я не могу переносить этот язык…

Юргенс замолчал.

К высказываниям сына, редким и неумным, отец относился больше чем пренебрежительно. Молодой человек пытался рассуждать о вещах, о которых он, очевидно, не имел ни малейшего представления, но выводы делал смелые и старался говорить авторитетным тоном.

— Берлина русским не видать, до этого дело не дойдет, — сказал молодой Юргенс, запихивая в рот паштет.

Отец бросил на него неодобрительный взгляд, как бы говорящий: «Этакий болван, а берется рассуждать!», и болезненно поморщился.

Такая же гримаса появилась на лице отца, когда обер-лейтенант пытался обосновать позиции Чан Кай-ши и генерала де Голля.

После сытного обеда друзья получили возможность прослушать несколько музыкальных пьес в исполнении госпожи Юргенс.

Она играла так долго и так энергично, что у Никиты Родионовича разболелась голова.

Выручил всех молодой Юргенс. Усевшись в угол дивана, он вскоре уснул и стал сладко посапывать носом.

— И всегда так, — пожаловалась супруга Юргенса. — Стоит мне начать играть, как он засыпает.

— Значит, музыка действует успокаивающе на его нервы, — заметил Юргенс и, подойдя к жене, поцеловал ее в лоб. — Отдыхай и ты, а мы поговорим о делах. — И он пригласил друзей в кабинет.

Первым долгом Юргенс поинтересовался, довольны ли Ожогин и Грязнов полученными продуктами и в чем они ощущают нужду.

Друзья никаких претензий не имели.

— Отлично, — кивнул головой Юргенс. — Будем считать, что этот вопрос улажен, и обсудим остальные. Вы рацию сдали?

Ожогин ответил, что сдадут завтра. Юргенс подчеркнул, что сделать это надо обязательно: полученные знания достаточно закреплены практической работой и перерыв в несколько месяцев не сыграет никакой роли.

Далее Юргенс разъяснил, что по прибытии в Россию они получат возможность как следует отдохнуть до той поры, пока не явится уполномоченный и не назовет пароль. Кто он будет, не важно. Юргенс уверен, что они не подведут его и останутся верны общему делу. Если каждый из них троих покажет себя на работе, все устроится лучше, чем они предполагают. Но предательства немцы не потерпят. Обмануть их невозможно.

— По-моему, на эту тему, господин Юргенс, нет надобности распространяться, — прервал Никита Родионович шефа.

Юргенс улыбнулся.