Тайные виды на гору Фудзи

– То есть медицина тоже помочь не может? Никакой информации?

Врач задумчиво почесал ухо.

– Ну, есть информация, но немного из другой области. Просто пример. У меня друг был, алкоголиков кодировал. Так у него одна из дежурных фраз при кодировке была такая – «через некоторое время вы, возможно, попробуете заняться сексом в трезвом виде. Не пугайтесь и не впадайте в уныние. Да, вот такой он и есть на самом деле, человеческий секс…» По вашему рассказу похоже, что вы попробовали заняться сексом в трезвом виде. Только очень трезвом.

– Да нет, – простонал Юра, – почему… Я же пил, пил… Просто не берет. Меня вообще ничего теперь не берет как раньше. Ни алкоголь, ни кокс. Чувствую, что пьяный, но как будто это не я сам пьяный, а одно тело.

– А это, возможно, другой инсайт, – сказал буддолог. – Он называется…

– Фильтруй санскрит, – перебил Юра. – Просто предупреждаю. Могу не выдержать и кием въебать.

Дамиан решил, что пора вмешаться в разговор.

– Пусть теперь Федор Семенович расскажет про свои симптомы… То есть не симптомы, а ситуацию.

Я не стал кокетничать.

– В принципе, – сказал я, – похоже на то, что Юра говорит. Очень похоже. Но есть одна большая разница. Вот он говорит – «мокро, злобно, щекотно, помада». У него, счастливца, все это еще есть. А у меня уже нет.

– В каком смысле? – спросил буддолог.

– У меня скорее так, – ответил я, – только что было мокро, но уже кончилось, потом вроде была злоба, но уже все, потом было щекотно – но к тому моменту, как я это осознаю, все уже прошло. Это как снежинки, которые очень быстро тают. Вроде упала на ладонь, ты на нее глядь – но пока ты глаза поворачивал, она уже растаяла. Другая упала, то же самое. Я теперь только вспоминать могу, и даже не вспоминаю, а вспоминаю, как вспоминал… Все ускользает, прямо как вода из сита. Не знаю, понятно ли…

– Не очень, – сказал Юра.

– Только это еще не все, – продолжал я. – Там, где у Юры, например, мокро, у меня будет сто разных «мокровато, мокренько, скользко, влажно» и так далее, строго по очереди друг за другом. И пока одно не кончится, другое не начнется. Но они такие короткие, что ни одно из них нельзя поймать, можно только… как бы услышать эхо. Или даже эхо эха. А если ты его слышишь, значит, все уже прошло.

– Это со всем так? – спросил буддолог.

– Практически да, – ответил я. – Например, с запахом помады – будет целая гамма разных запахов, каждую долю секунды немного другой. Если я что-то думаю, то же происходит с мыслью. Когда меня злоба берет, это сначала ком в груди, волна по телу, потом дрожь в пальцах… И все такое быстрое, разное, бац, и уже кончилось. Я даже понять не могу, что такое «сейчас». Пытаюсь в него попасть, а оно уже прошло.

– Это что, и со мной такое случится? – нахмурился Юра.

– Я не знаю, – ответил я. – Но если случится, ты это свое «мокро, скользко, инстаграм» как именины сердца вспоминать будешь. Потому что тебе еще скользко, и ты хоть за это держаться можешь. А мне уже никак… Непонятно?

– Отчего же, – сказал буддолог. – Понятно более-менее. Это даже более высокая стадия инсайта. Так называемая «бханга-ньяна», или растворение формаций. Только не путайте, пожалуйста, с «бхангой» в традиции У Ба Кина и Гоенки – здесь идет речь не о превращении физического тела в совокупность вибраций, а об акценте восприятия на распаде фено…

Юра толкнул его кулаком в плечо.

– Извините, увлекся, – кивнул буддолог. – А ваш опыт, Ринат Мусаевич, похож на что-нибудь из этого?

Ринат мрачно посмотрел на меня.

– Федя говорит, ему то, что с Юрой творится, райским садом кажется. А мне раем кажется вот это Федино «все пропадает».

– Почему? – спросил буддолог.

– Потому что у него то одно пропадает, то другое, то третье. А сам он за этим наблюдает. А у меня тоже все пропадает, но каждый раз вместе со мной.

– Как это?

– А вот так.

– И что остается?

– Один страх. Причем такой страх, какого у нормального человека вообще не бывает. Я как будто все время проваливаюсь в ничего… Как бы пропадаю сам.

– В каком смысле пропадаете?

– Ну, у нормального человека всегда есть такое чувство – «я есть». Мы на него даже внимания не обращаем, потому что все остальное на нем основано. Вот это самое «я есть» и пропадает, причем таким образом, что при этом дико страшно.

– А потом опять появляется?

Ринат задумался.

– Наверно. Но этого момента как-то не замечаешь. А замечаешь только то, как «я есть» пропадает и гибнет, пропадает и гибнет. Раз за разом. Плачу целыми днями… И ничего с этим не поделать. Все такое страшное, все-все…

– Кажется, понимаю, – сказал буддолог задумчиво. – Это, наверное, «бхая ньяна». То есть «прозрение в ужас». Раману бы туда нашего Махарши. Или Махараджа. А то у них на этом «я есть» весь бизнес закручен, хотя опытные люди говорят, что это на раз лечится сальвией…

– Что за сальвия? – спросил я.

– Это психотроп такой, дает похожий эффект. Еще называется «шалфей-предсказатель».

– А что он предсказывает? – спросил Ринат.

– Да вот это самое и предсказывает… У вас, Федор Семенович, – профессор перевел глаза на меня, – «прозрение в ужас» как раз следующий этап.