Тайный агент Её Величества. Книги 1-5

Удивленный таким сообщением, шкипер недоверчиво покачал головой и вышел на палубу. Никакой паники на его корабле не было. Все занимались подготовкой к бою. Первый штурман отдавал приказы парусной команде через рупор. Три косых кливера уже поднялось над бушпритом. Теперь матросы бегали по вантам и ставили трисель — большой парус трапециевидной формы. Штурман-мастер руководил действиями пушечной команды. Они перетаскивали два трехфунтовых орудия с одного борта на другой, чтобы увеличить мощь залпа.

Под топот и крики, доносившиеся сверху, Анастасия переодевалась в своей каюте в коричневый редингот и серые кюлоты с сапогами. Глафира не помогала, а скорее мешала барыне, двигаясь за ней, как сомнамбула, и хватаясь за разные вещи одновременно с Анастасией. Та просила горничную подать ей то шейный платок, то портупею со шпагой, то расческу, то заколки. Анастасия уже стояла перед зеркалом и закручивала волосы над ушами, когда Глафира принесла ей сандаловую коробочку с подарком Али-Мехмет-мурзы.

— Это зачем? — спросила Анастасия.

— В карман на груди положите.

— С какой стати?

— Положите, матушка барыня, а больше ничего не знаю.

Анастасия посмотрела на служанку внимательно. Та открыла коробочку, не глядя, достала оттуда камею из темного агата с профилем богини Афины-воительницы и подала своей хозяйке. Анастасии показалось, что камень стал теплым. Она выполнила совет горничной и положила его во внутренний карман редингота на груди слева, как раз напротив сердца. Ткань редингота, очень тонкая, плотно облегла камею, слегка показав ее размеры и объем.

Тут на палубе что-то с грохотом уронили. Глафира подняла глаза к потолку, перекрестилась и спросила:

— Что же теперь будет?

— Хорошая драка, — ответила Анастасия.

— Надо обереги читать, а на этой посудине не поймешь, где восток и где запад. Три раза должна я на восток поклониться, иначе силы у них никакой нет…

Анастасия серьезно отнеслась к ее словам. Так же серьезен был и шкипер, когда она вместе с Глафирой вышла к нему на шканцы и объяснила суть дела. Хитров повел горничную к корабельному компасу и показал на нем стороны света. Тогда Глафира исполнила весь ритуал, то есть три раза в пояс поклонилась на восток, трижды перекрестилась и голосом, сильным и звонким, начала читать заклинание, перекрикивая свист ветра к шум волн:

Ангелю мой, сохранителю мой,

Сохрани душу мою, скрепи сердца мое.Враг-сатана, отступись от меня —Есть у меня почище тебя да получше тебя:Марко да Лука.Третий — Никита, святой мученик.За меня муку терпит, за меня Христа молит.

Есть Иван-Богослов, друг Христов,Напереди меня крест,Назади меня крест.Крестом я крестилася, Богородицею оградилася.Господи, благослови!Аминь!

Эти слова доносились и до шкафута, где тесной толпой стояли те, кто мог защищать себя и корабль от страшной напасти. Не на кого было им надеяться теперь, неоткуда ждать помощи. Но грубые лица матросов, кирасир и слуг Анастасии просветлели при имени единственного их защитника — Иисуса Христа. Ему вверяли они сейчас свои жизни. Вместе с Глафирой они глухо повторили: «Аминь!»— и трижды перекрестились, на минуту выпустив из рук оружие.

Турецкий корабль приближался. Пока различались лишь фигуры нападающих в красных фесках и разноцветных банданах. Хитров приказал убрать большие нижние паруса на обеих мачтах, чтобы сохранить от повреждений при обстреле и улучшить обзор места предполагаемого боя. Он начал маневрировать, стараясь не подставлять противнику левый борт, а принять его справа на ют, где стояли все четыре орудия, уже заряженные, и где за бочками и кулями с песком находились защитники «Евангелиста Матфея».

Анастасия в треуголке и рединготе, перепоясанная портупеей со шпагой, с двумя пистолетами — «Тузиком» и «Мурзиком», — заложенными за ремень, ничем не отличалась от матросов и солдат. Князь Мещерский, вооруженный точно так же, подошел к ней.

— Анастасия Петровна, может быть, вы спуститесь в каюту? Там гораздо безопаснее.

— Ну и что?

— Письма у вас. Светлейший приказал мне охранять вашу персону как зеницу ока…

Отношения с адъютантом Потемкина на корабле у нее складывались странно. Он ее сильно раздражал, потому что был тенью человека, нанесшего ей жестокую обиду. Горечь все еще жгла ее сердце, чувства не притупились и воспоминания продолжали волновать. Объяснить это Мещерскому она не могла и только сердилась про себя, каждый раз встречая его приветливый взгляд.

— Оставьте меня в покое, князь, — неприязненно сказала Анастасия, положив руку на эфес шпаги. — Здесь я буду делать то, что хочу…

— Тогда я останусь с вами.