Тайный агент. На взгляд Запада

Он говорил хладнокровно, без жара, почти без эмоций, и Оссипон, втайне сильно задетый, попытался изобразить сходную отстраненность.

— Если бы полицейские знали свое дело, они изрешетили бы вас пулями из револьверов или среди бела дня подошли бы сзади и оглушили мешком с песком.

Человечек, по-видимому, уже делал подобную возможность объектом своего бесстрастного, самоуверенного рассмотрения.

— Да, — с величайшей готовностью согласился он. — Но после этого им придется иметь дело с их же собственными общественными установлениями. Понимаете? Не у каждого хватит на это духа. Тут нужен особый характер.

Оссипон прищурился.

— Думаю, что именно так поступили бы с вами, вздумай вы устроить свою лабораторию в Штатах. Там не особо церемонятся с общественными установлениями.

— Едва ли у меня будет случай это проверить. Впрочем, ваше утверждение справедливо, — согласился человечек. — У них там больше характера, и этот характер по сути своей анархичен. Штаты — плодородная, очень хорошая для нас почва. Великая Республика несет в себе разрушительное начало. Коллективный темперамент склонен к беззаконию. Великолепно. Они могут перестрелять нас, но…

— Вы слишком трансцендентально мыслите для меня, — с унылой озабоченностью проворчал Оссипон.

— Просто логически мыслю, — возразил человечек. — Существует несколько видов логики. У меня — логика передового типа. С Америкой все в порядке. А вот эта страна, с ее идеалистическим представлением о законности, — опасна. Здешнее общественное сознание опутано прочной сетью предрассудков, и это губительно для нашей работы. Вы говорите: Англия — наше единственное убежище. Тем хуже! Вспомните Капую!^[55] К чему нам убежища? Здесь вы общаетесь, печатаете, строите планы и ничего не делаете. Для всевозможных Карлов Юндтов это, конечно, очень удобно.

Он слегка пожал плечами, потом добавил все с той же небрежной самоуверенностью:

— Нанести удар по предрассудкам и преклонению перед законностью — вот что должно быть нашей целью. Если инспектор Хит и ему подобные прямо среди бела дня, с полного одобрения публики, начнут расстреливать нас на улицах, я почувствую величайшее удовлетворение. Нашу войну можно будет считать наполовину выигранной: устаревшая мораль начнет разрушаться в самом ее храме. Вот к чему вам нужно стремиться. Но вы, революционеры, никогда этого не поймете. Вы планируете будущее, вы грезите об экономических системах, производных от того, что есть, — а нужно просто решительно смести все это с лица земли, чтобы расчистить место для нового понимания жизни. Это будущее само позаботится о себе, надо только дать ему место. Поэтому, если б я мог, я бы сваливал мое вещество кучами по углам улиц; а поскольку это невозможно, я делаю все, что в моих силах, — работаю над надежным детонатором.

Оссипон, ум которого в последние несколько минут барахтался в глубоких водах, ухватился за последнее слово как за спасительную доску.

— Да. Ваши детонаторы. Не удивлюсь, если именно ваш детонатор начисто смел с лица земли того человека в парке.

Тень досады легла на целеустремленное желтоватое лицо собеседника Оссипона.

— Именно в экспериментальной проверке разных видов детонаторов и заключается трудность. Так или иначе, но нужно перепробовать разные варианты. Кроме того…

Оссипон перебил его:

— Кто бы это мог быть? Уверяю вас, что мы в Лондоне ничего не знали… Не могли бы вы описать человека, которому дали вещество?

Очки устремились на Оссипона как два прожектора.

— Описать… — медленно повторил человечек. — Не вижу причин, почему сейчас этого нельзя было бы сделать. Я опишу вам его одним словом — Верлок.

Оссипон, которого любопытство приподняло на несколько дюймов над стулом, рухнул назад, словно получив удар по лицу.

— Верлок! Быть не может!

Невозмутимый человечек чуть наклонил голову.

— Да. Именно он. Тут вы не сможете сказать, что я дал вещество первому попавшемуся дураку. Он был видным членом организации, насколько я понимаю.

— Да, — сказал Оссипон. — Видным. Нет, не совсем так. К нему стекалась информация, и, как правило, он принимал товарищей, приезжавших из-за рубежа. Он был не столько значительным, сколько полезным. Человек без идей. Когда-то он выступал на митингах — во Франции, кажется. Не очень успешно, впрочем. Ему доверяли Латорре, Мозер и вся эта старая гвардия. Единственный талант, который он действительно выказал, — умение каким-то образом оставаться вне поля зрения полиции. Здесь, например, за ним, судя по всему, следили не особо пристально. Он, знаете ли, состоял в законном браке, и думаю, что именно на деньги жены открыл свою лавку. Кажется, она и доход приносила.

Оссипон вдруг замолчал, пробормотал себе под нос:

— Интересно, как поведет себя сейчас эта женщина? — и задумался.