Тайный агент. На взгляд Запада

Мать Уинни была массивных размеров, страдающей одышкой женщиной с широким, пергаментного цвета лицом. Под белым чепцом она носила черный парик. Разбухшие ноги не позволяли ей много двигаться. Она считала себя (возможно, с полным на то правом) француженкой по происхождению — и, проведя много лет в замужестве за ничем себя особо не проявившим трактирщиком, имевшим право торговать спиртным, решила обеспечивать свое вдовье существование, сдавая джентльменам меблированные комнаты в доме, расположенном неподалеку от Уоксхолл-бридж-роуд^[18]

, в квартале, некогда фешенебельном и до сих пор числящемся в составе Белгравии^[19]

. Это топографическое обстоятельство сообщало дополнительную привлекательность объявлениям, которые почтенная вдова размещала в газетах; однако жильцов ее, строго говоря, нельзя было назвать завсегдатаями фешенебельных кварталов. Так или иначе, Уинни помогала матери обслуживать их. Следы французского происхождения, которым гордилась вдова, проступали и в Уинни — в том, например, как в высшей степени искусно и опрятно были убраны ее блестящие черные волосы. У нее имелись и другие прелести: молодость, полные, округлые формы, чистая кожа, непроницаемая и вместе с тем манящая сдержанность, которая никогда, впрочем, не становилась препятствием для бесед, оживленных со стороны жильцов и ровно-приветливых со стороны Уинни. Эти достоинства, видимо, и очаровали мистера Верлока. Он периодически снимал комнаты у вдовы, приезжая и уезжая без каких-либо бросающихся в глаза причин. Обычно он (подобно инфлюэнце) прибывал в Лондон с континента, и хотя о его появлениях не извещала пресса, они происходили со строгой регулярностью. Он завтракал в постели и валялся в ней с видом спокойного довольства до полудня, а иногда и дольше; но, когда все-таки выходил на улицу, ему, казалось, стоило немалых трудов найти дорогу назад, к своему временному пристанищу в белгравском квартале. Он уходил поздно, а возвращался рано — часа в три-четыре утра — и, проснувшись в десять, разговаривал с Уинни, которая приносила поднос с завтраком, хриплым и слабым голосом, с шутливой и усталой любезностью человека, горячо и страстно вещавшего много часов подряд. Его выпуклые глаза влюбленно и томно перекатывались под тяжелыми веками, одеяло было подтянуто к самому подбородку, а толстые губы под темными, приглаженными усами издавали сладкое воркование.

Мать Уинни считала мистера Верлока весьма приятным джентльменом. Жизненный опыт, почерпнутый в делах сдачи помещения внаем, внушил доброй женщине свой, особый идеал истинного джентльмена в том виде, в каком его демонстрируют завсегдатаи привилегированного питейного заведения. Мистер Верлок приближался к этому идеалу; собственно говоря, он достиг его.

— Конечно, мы заберем твою мебель, мама, — заметила Уинни.

От сдачи комнат внаем пришлось отказаться. Жильцы не соответствовали новым условиям. Мистер Верлок не смог бы посвящать им свое время. Они отрывали бы его от основного занятия. В чем заключалось это занятие, он не сообщал; но как-то раз, после помолвки с Уинни, он дал себе труд встать раньше полудня и спуститься в столовую, где неотлучно находилась теща. Дабы сделать ей приятное, он погладил кота, помешал кочергой огонь в камине, выразил готовность здесь же, в столовой, позавтракать. И хотя расставаться с этим немного душноватым уютом ему явно не хотелось, он и на этот раз отсутствовал до глубокой ночи. Он никогда не предлагал Уинни сходить в театр, как следовало бы сделать приятному джентльмену. Вечерами он был занят. Его работа в известной степени связана с политикой, как-то сказал он Уинни и предупредил: она должна проявлять крайнюю любезность к его политическим друзьям. Устремив на него свой прямой бездонный взгляд, она ответила, что да, конечно же она будет с ними любезна.

Что еще он поведал ей касательно своих занятий, матери Уинни не удалось выяснить. Молодожены забрали ее к себе вместе с мебелью. Убогий вид лавки поразил ее. Смена обстановки — после квартала в Белгравии узкая улочка в Сохо^[20] — плохо сказалась на состоянии ее ног. Они чудовищно распухли. С другой стороны, с нее снялись все материальные заботы. Зять с его тяжеловатым благодушием казался ей человеком совершенно надежным. Будущность дочери можно было считать обеспеченной, и даже о сыне, Стиви, пожалуй, не приходилось беспокоиться. Конечно, мать не могла не признаваться себе, что он был немалой обузой, этот бедный Стиви. Но, видя нежность, которую проявляла к своему обойденному судьбою брату Уинни, доброе и великодушное отношение к нему со стороны мистера Верлока, вдова полагала, что бедный мальчик от всего защищен в этом неласковом мире. В глубине души она, по-видимому, не слишком переживала из-за того, что у четы Верлок не было детей. Мистер Верлок проявлял полнейшее безразличие к этому обстоятельству, а для Уинни брат стал объектом квазиматеринской заботы — похоже, для бедняжки Стиви все складывалось наилучшим образом.