Тайный фронт Великой Отечественной

Сталинград теперь уже вызвал чрезмерную растерянность в среде правящих кругов Третьего рейха. И потому, не расчитывая более на успех в войне, они использовали различные каналы для переговоров о мире с Западом с целью выиграть время и предложить западным союзникам по антигитлеровской коалиции «заложить основы будущей новой коалиции с антисоветской окраской».

Так, например, уже в конце 1942 года Гиммлер через своих эмиссаров пытался связаться с англичанами и американцами.

В январе – феврале 1943 года велись переговоры главы УСС Даллеса с итальянской и германской сторонами. В частности, речь шла о предложении германской стороны заключить сепаратный мир с США и Англией в обмен на сопротивление вступлению Красной армии на территорию Балканских стран.

Вслед за Гитлером, призывая к «тотальной войне для тотальной победы», министр пропаганды Геббельс пугал Запад советской угрозой и подчеркивал, что лишь один Третий рейх способен противостоять «ордам из сибирских тундр».

«Пугало коммунизма» в руках гитлеровцев не давало осечки. «Это было в период Сталинградской катастрофы, когда первые мирные предложения дошли до меня со стороны американцев», – говорилось в сообещении агента германской разведслужбы в Стамбуле.

Располагая разведданными о фактах контактов наших неустойчивых союзников с германской стороной, И. В. Сталин в приказе Верховного Главнокомандования от 1 мая 1943 года отмечал: «…О каком мире может быть речь с империалистическими разбойниками из немецко-фашистского лагеря, залившими кровью Европу и покрывшими ее виселицами?»

За десятилетия после завершения Сталинградской битвы в оценках западных историографов произошло смещение акцентов.

Так, в годы Второй мировой войны о ней говорилось как «о величайшей битве», в 40 – 50-е годы – как о Сталинградской эпопее, событии, определившем ход и исход войны, и «о высоком уровне советского военного искусства»;

в 60-е – «эта битва имела локальное значение» в рамках всей мировой войны, а с 70-х годов – Сталинградская битва начинает фигурировать в качестве примера «советской военной угрозы».

Однако бесспорным и общепризнанным является тот факт, что после победы в Сталинградском сражении советской военной мысли и оружия произошли коренные перемены в ходе Отечественной войны, не только видимые миру на полях сражений. Отныне стратегическая инициатива перешла к советской стороне, а в делах противостояния спецслужб и использовании их возможностей – к советским органам разведки и контрразведки.

И Курская битва стала тому подтверждением.

* * *

Военную кампанию 1943 года германское Верховное командование тщательно готовило и принимало меры по дезинформации советской стороны в отношении направления, сил и времени главного удара на Восточном фронте.

Наш разведка получала сведения о месте и сроках наступления немецких войск, а это была информация по глубоко засекреченному германскому плану «Цитадель».

Из лондонской и еще в предыдущем году из берлинской резидентур поступали исчерпывающие данные о новом вооружении фашистской армии для летнего наступления.

В задачу спецслужб советской стороны входило: в преддверии битвы на Курской дуге обеспечить скрытность подготовки советских войск, разведать силы противника – дислокацию, состав, вооружение, направление главного удара и, конечно, точное время начала германской стороной военных действий.

В этой связи наши разведчики и контрразведчики при подготовке к этой битве на курско-орловско-белгородском направлении использовали 9 агентурных групп с радиостанциями для ведения против немцев дезинформационных передач.

И снова к этой дезинформационной радиоигре был подключен главный фигурант по операции «Монастырь» Александр Демьянов (наш «Гейне» или немецкий агент «Макс»). За работу в период подготовки военных действий на Курской дуге он, почти одновременно, был награжден советским орденом Красной Звезды и гитлеровским Крестом за храбрость.

До начала Курской битвы дезинформационные сведения, идущие в абвер (вермахт), позволили изменить сроки начала германского наступления в интересах Красной армии.