Когда Петр заикнулся о душе – не заявляться же на свидание, воняя помойкой! – бандиты заржали так, словно он отколол особенно удачную шутку.
– Иди, – подталкивали его в спину. – А то красавица тебя, в натуре, заждалась.
«А, была не была», – махнул рукой Шашкин и шагнул в темнеющий дверной проход навстречу своей награде.
Несколько мгновений спустя дверь с силой распахнулась, и оттуда, к огромному удивлению бандитов, вылетел Шашкин – бледный, с дико вытаращенными глазами. Он ошалело огляделся вокруг – и со всех ног припустил прочь от Южного Форта, в спасительную темноту ночных улиц.
Рука, прекрасно справлявшаяся со всеми незамысловатыми действиями, как то: поковырять в носу, почесать спину или показать неприличный жест, напрочь отказывала, стоило ей сжать горлышко бутылки. Рука могла даже душить – когда Дюбель осознал масштаб трагедии, он бросился на Зинаиду и так сдавил ей горло, что охранники его едва оторвали… Но поднести бутылку ко рту та же самая рука была не в силах.
Этот временный паралич приключался не только в руке – когда Дюбель додумался дотянуться до стоящей на столе бутылки ртом, враз перестала гнуться шея. А если положить виски на край стола боком, самому лечь на пол и аккуратно раскупорить горлышко, чтобы жидкость потекла тонкой струйкой вниз, то горло отказывалось глотать, даже если рот был полон божественным напитком – после нескольких неудачных экспериментов Дюбель едва не захлебнулся… Рассказать кому – засмеют: Красная Шапка захлебнулся виски!
Уйбуй сидел в шикарно обставленной гостиной у богатого бара, обхватив руками свою бедную, не прикрытую банданой лысую голову, и горестно раскачивался взад-вперед.
Что делать?
Идти к эрлийцам? У него деньжищ таких нет.
Пожаловаться Всеславе на жестокие заклинания, которые применяет зарегистрированная в Зеленом Доме человская колдунья? Ага, так и будут феи его слушать.
Просить помощи у своих? Так его, раз он теперь пить не может, больше за своего считать не будут. И нельзя про Саблю забывать – на штурм-то Дюбель так и не явился, а ведь фюрер поручил ему ответственнейшее задание – присматривать за Секирой. Стоит только показаться Сабле на глаза, как тот велит повесить и его, и его десятку…
Все. Ничего больше в жизни не осталось – ни виски, ни смысла.
Придя к такому выводу, Дюбель по привычке потянулся к издевательски полной бутылке, стоящей рядом, на столике.
Вспомнил, выругался – да и в сердцах бросил ее с размаху в стену.
Зазвенело, задребезжало, зазвякало.
На шум немедленно нарисовались охранники. По приказу испуганной, с красными пятнами на шее Зинаиды они теперь следили за каждым шагом Дюбеля, и это недвусмысленно свидетельствовало о том, что роскошные апартаменты превратились для уйбуя в тюрьму.
Не усмотрев в происходящем попытки побега, охранники удалились. А Дюбель вдруг вскочил, словно кто-то хорошенько пнул его под зад.
Сложно сказать, что подействовало на уйбуя. Может, слишком силен был шок, вызванный ужасным для любого из Красных Шапок поступком, – разбиванием бутылки. А может, Дюбель просто вдохнул крепкий, концентрированный аромат разлитого виски.
Словом, одна гениальная идея все-таки пришла в его голову…
Уйбуй даже руки потер от счастья – все сходилось. Осталось только вырваться на свободу. И план побега у Дюбеля тут же нарисовался: демонстративно топая, он прошел мимо пялящихся в телевизор охранников прямо в спальню. Едва уйбуй появился в дверях, как пудрившая шею Зинаида испуганно выронила кисточку. Та с тихим стуком ударилась о лакированную поверхность трюмо и беззвучно упала на пушистый ковер.
– Ну, че вылупилась, мля? – нелюбезно осведомился Дюбель. – Вон отсюда!
Женщина принялась осторожно, бочком, бочком, продвигаться к выходу.
– Ой, Петрушенька, – вдруг совсем жалобно всхлипнула она, добравшись до дверей, и запричитала: – Ведь ты был когда-то и добрый, и ласковый…. Что с тобой случилось?
– Ты со мной случилась! – рявкнул в ответ Дюбель, и руки прямо зачесались – так хотелось придушить толстуху за то, что она с ним сделала.
Зинаида, будто почуяв это, ойкнула и исчезла. Уйбуй тут же закрыл массивную дверь на замок и метнулся к окнам – раздвигать тяжелые шторы. Так и есть – там оказался выход на балкон. Конечно, с шестнадцатого этажа не прыгнешь, но ведь можно спуститься на балкон ниже. А уже оттуда – на свободу.
Всего несколько минут спустя, соорудив подобие веревки из непослушных, скользящих в руках шелковых простыней, Дюбель, матерясь и повизгивая от страха, пытался разбить стекло и перебраться через перила балкона этажом ниже. Затем, не обращая внимания на поднявшийся в комнате истошный женский визг, трясущийся и весь изрезанный осколками стекла, уйбуй забрался внутрь и рванул ко входной двери. Краем глаза заметив в темноте на полу что-то красное, Дюбель, схватив непонятный кусок ткани, разорвал его пополам, водрузил одну половину на голову и помчался вон. Его сердце ликовало – и от охранников ушел, и от Зинаиды.
Теперь вот и он, в натуре, крутой колобок.