Тайный искуситель

— Рад это слышать, — сказал он, его голос был низким и рокочущим, как урчание большой пустынной кошки. — У меня нет желания заставлять вас нервничать. И не хочу, чтобы вы думали, что я воспользуюсь незаслуженным преимуществом.

Она в некотором замешательстве смотрела, как он придвинулся, чтобы сделать свой ход. Блеск его глаз, когда он передвинул фигуру, был чистым волшебством.

— Шах и мат, миледи.

Захира, не веря, сделала глубокий вдох. Она посмотрела на него, потом на игровую доску, где стоял черный король, заблокированный ладьей, которую она передвинула в состоянии прострации, и теперь лишилась возможности спастись от наступления ферзя Себастьяна.

Шах и мат. Она потеряла короля, игра окончена.

— Это… это невозможно, — выдохнула она, не проигравшая в шатрандж ни разу с тех пор, как была импульсивным, беспечным ребенком, который только учился играть.

Но с правдой нельзя было поспорить. Этот неумелый франк, противник, которого она должна была сокрушить, смог взять реванш и побить ее в ее же собственной игре.

— Возможно, миледи хочет еще партию? — спросил он, будучи на тот момент очень высокого мнения о себе.

Захира изогнула бровь, ее гордость требовала реванша.

— Я больше чем просто хочу, милорд. Я настаиваю.

Глава девятая

Захира с легкостью выиграла следующую партию и, несомненно, могла выиграть и третью, если бы игру не прервал один из солдат Себастьяна, принесший новости о перевозке грузов, которая требовала его присутствия в доках. Захира неохотно попрощалась, и, прежде чем она покинула уединенный двор, капитан пообещал, что, как только позволит время, они снова продолжат игру.

У нее было практически отличное настроение, когда она возвращалась обратно через сердце дворца. Ей претила сама мысль провести прекрасный день в помещении, поэтому вместо того, чтобы вернуться в свою комнату, она направилась по длинному коридору гарема в поисках ската крыши, того солнечного оазиса, который она обнаружила прошлым утром во время осмотра дворца.

Как и в прошлый раз, Захира взобралась по балкону жены султана и оказалась под восхитительными полуденными лучами. Она лежала на спине с закрытыми глазами, ее кожа впитывала солнечное тепло, она наслаждалась простыми удовольствиями окружающей среды. Но если раньше в этом ритуале она находила внутреннюю молитву и ясность мыслей, сегодня ее разум был взбудоражен.

Несмотря на все свои старания, Захира не могла не думать о нем, и он тут же появлялся: эта ленивая дьявольская усмешка, эти глаза цвета неистовой смеси морской пены и стали, сильная, но нежная рука, тепло которой она до сих пор ощущала.

Себастьян.

Она тихо прошептала иностранное имя, пробуя его на вкус, как ребенок, который смакует странное новое лакомство. Себастьян. Как легко это имя срывалось с ее губ.

Это должно было шокировать ее, это чувство, внезапно ею испытанное, — вся эта странная и нежеланная нежность к мужчине, которого она должна была презирать. Она сказала себе, что это просто трепет от встречи с родственной душой, несмотря на все их различия. Кто-то с таким же духом соперничества и любовью к победе, как и она. Но было что-то большее, чем это чувство. Что-то, что говорило с ней тихим глубоким голосом, будоража смешение чувств, стремлений и желаний из самых глубин ее души.

Захиру никогда не касался мужчина; Рашид ад-Дин Синан убил бы любого, кто только посмел бы заинтересованно взглянуть на дочь, из которой он изо всех сил старался вырастить свое безжалостное подобие. Она должна была хранить чистоту тела и помыслов, приученная добиваться всего, что бы ни приказал ей отец, — урок, который она легко усвоила, когда поняла, что будет наказана за самую простую ошибку.

Тьма.

Даже сейчас, под лучами полуденного солнца, она могла чувствовать холод того темного места, терзающего ее. Это происходило, когда ее кошмары появились впервые, в ужасающе бесконечном вакууме изоляции. Это едва не свело ее с ума, эти темные, пустые часы, которые она вынуждена была проводить в тренировках, когда единственным звуком вокруг было ее собственное дыхание… и крики, если она решалась заснуть.

Аллах, крики.

Леденящие кровь, пугающие, горестные крики. Ей не были знакомы голоса чужаков, она не знала, что они говорят, но ужас, который испытывала Захира, был настолько реален, что, возможно, это кричала она сама. Она чувствовала боль, как свою собственную; она познала горе, потрясение, внезапное чувство утраты. Сейчас, как и тогда, она слышала имя, возникшее из глубин ее памяти, летящее к ней, как изодранная лента, пойманная сильным порывом ветра…

Нет.

Захира поспешила выбросить из головы тревожную мысль, пока та не успела пустить корни. Она села, чтобы прогнать озноб, проникший до самых костей, и глядела в небеса, чтобы глаза наполнились обжигающим теплом яркого солнечного света. Спасительного, прекрасного дневного света. Здесь нечего бояться.

И все же ее била дрожь.