Тайный мессия

– Могу я сам поговорить с ее друзьями?

– Хасайеа? Да, мы их собрали.

Феликс последовал за женщиной, которая быстро, но с достоинством прошла по коридору в комнату отдыха с хаотически расставленными столиками и стульями, маленькой кухней и доской объявлений. Три девочки и четыре мальчика сидели тесной группкой и перешептывались.

– Это отец Ариэли, – сказала Патриция, и все они выпрямились.

– Большинство из вас я знаю, – сказал Феликс. – А вы знаете меня. Как вы можете догадаться, исчезновение Ариэли…

– Совершенно беспрецедентно, – подсказала Патриция.

– Если кто-нибудь из вас имеет хоть малейшее подозрение о том, где она может находиться…

Он заметил, что один из мальчиков не встречается с ним взглядом. Мальчик держал ноги на лонгборде и катал его туда-сюда.

– Ты Кайл? – спросил его Феликс.

Тот поднял глаза:

– Да, сэр.

Феликс увидел виноватое выражение его лица. И мальчик был слишком юн, чтобы это скрывать.

– Кайл, все вы… – Феликс переводил взгляд с одного подростка на другого. – Я знаю, вы очень не хотите предавать доверие Ариэль, поэтому не буду задавать вопросов. Вы просто кивните, если я прав, хорошо?

Они молча смотрели на него.

Феликс откинул с глаз волосы, которые некогда были такими же черными, как у Кайла.

– Это может показаться странным, но есть хоть малейший шанс… Я имею в виду, могло ли Ариэли прийти в голову отправиться в Африку?

Патриция впервые задохнулась. Все Хасайеа выдержали его взгляд – кроме Кайла, который смотрел на свои ноги, толкая ими лонгборд.

– Кайл, – окликнул Феликс. – Она отправилась в Африку?

Кайл закрыл глаза и опустил голову на руку. Спустя мгновение он кивнул.

Глава 17

Ахмед не мог выдержать разлуки с Аджией. После того, как он лишил ее девственности – и испытал при этом неописуемую радость, – он уговорил девушку подняться в его номер в отеле «Устричная бухта». Аджия не отдалась ему снова, а отправилась в ванную комнату и заперлась там. Он слышал, как она моется, нараспев выговаривая одну традиционную фразу суахили: «Мунгу атанилинда убайя мену хаутанифика».

«Бог защитит меня, твои дьявольские деяния меня не коснутся».

Но его злые деяния уже коснулись ее, чему Ахмед был очень рад. Он вообразил ее по ту сторону двери, как она выходит из воды и садится на вырезанный из железного дерева блок перед изящной белой ванной. Ахмед снова испытал нервную дрожь, мысленно нарисовав длинные, медного цвета руки и ноги, высокие груди, драгоценное тайное место, где она ощутила боль, но он – такое удовольствие. Когда Аджия в конце концов вышла, она не встречалась с ним взглядом, а стояла, глядя на белый ковер.

– Мне слишком стыдно, чтобы ехать домой, – прошептала она. – В Коране говорится: «И не приближайтесь к прелюбодеянию, ведь это – мерзость и плохая дорога!» [82]

Ахмед, я не могу поверить в то, что я… что мы сделали. Мои родители придут в ярость. Я не знаю, что на меня нашло.

Она тихо заплакала.

Ахмед почувствовал гордость из-за ее слез и ее стыда. Он хотел обнять ее, но знал, что момент сейчас неподходящий. Он причинил ей зло, но он все исправит.

– Я на тебе женюсь.

Сквозь ее слезы сверкнул гнев.

– К несчастью, Ахмед, в Танзании нет Лас-Вегаса, куда можно убежать и пожениться!

– Ты можешь просто вернуться домой и взять свое свидетельство о рождении и паспорт? Если у нас будут эти документы, мы сможем зарегистрировать нотариально заверенную справку об отсутствии препятствий к заключению брака и отнести ее в ближайшее бюро бракосочетаний. Через двадцать один день я смогу на тебе жениться.

– В том случае, если никто не будет чинить препятствий, Ахмед. А человек, который ко мне ходит, будет их чинить. И что же мне тогда делать?

Он встал.

– Или, Аджия, мы можем обратиться за специальным разрешением на брак, чтобы не потребовалось ждать двадцать один день.

У нее был печальный вид.

– Да, наверное. Но не забывай, что я – невеста суахили. Ты должен будешь дать за меня выкуп. А еще помни: у меня надо спросить согласие в день свадьбы и брачные клятвы должны быть произнесены в присутствии моего отца. Иначе моя семья тебя не примет!

Слезы снова покатились по ее лицу, и Ахмед знал – почему. Даже если бы все пошло так, как она только что сказала, Аджия все равно лишилась бы одного из самых великих моментов в жизни невесты племени суахили. Недели забот о своей красоте, умащения тела сандаловым маслом и облачения в богатые одежды, которые подарил бы ей жених. Спустя несколько дней празднования были бы принесены клятвы – он произнес бы их в мечети, она – в каком-нибудь другом месте. Тогда, под звуки веселых женских подвываний и криков «Биби харуси!» («Невеста пришла!»), она бы показалась явившимся на свадьбу гостям и вступила бы в пору женской зрелости.

– Поедем со мной на сафари, – сказал он.

Аджия подняла глаза, вытирая лицо.

– Мы уже сделали то, что хараам, – добавил он. – Разве может стать хуже? Как бы то ни было, если я отправляюсь в Удугу, медлить нельзя.

Она молчала.

– Аджия, ты все еще хочешь, чтобы я спас Удугу от вазунгу?