Тайный шифр художника

– И вот еще, забыл я об этом рассказать… Захворал тогда наш кольщик. Вернее, это началось еще раньше, после Мазая. Как закончил с его Кижами, скрутило Апостола не по-детски, так никто и не понял, что с ним. Но потом отпустило вроде. А после Рэмбранта – опять. И так каженный раз. На одну картинку у него месяца два-три уходило. Потому что после каждого прохода сразу дорисовывать нельзя – наколка воспаляется, надо с неделю, а то и больше, переждать. И вот как Апостол наколет очередную картину, так в узел завязывается. Каждый раз все хуже и хуже ему становилось. После меня так плохо стало, что Дед даже приказал, чтобы его в больничку оттащили да проверили хорошенько. Но айболиты ни хрена, ясен пень, не нашли, правда, возвернули нам Апостола приободрившимся, накачав какими-то витаминами для здоровья. Так что первоходок наших он всех раскрасил почти бодрячком, мы уж решили, что и впрямь вылечился. И только Апостол закончил, как по зоне пошел слушок, что его выводят на УДО, условно-дострочное освобождение, стало быть. Дескать, это дело решенное, мол, соответственная бумага уже есть. Так оно и получилось: увезли нашего кольщика на поселение. А мы остались досиживать, кому сколько пришлось.

Мазай первым откинулся, меня за смотрящего оставил. Хотел меня короновать, да воровская мишпуха на дыбки встала: как это, красноперого под корону? Так и остался я простым вором досиживать. А как откинулся, мне Дед маляву прислал, мол, ежели захочешь, есть непыльный гешефт на Дальнем Востоке – с цеховиков навар снимать, что красной рыбкой промышляли. Как говорится, красноперого на красноперку. После того я Деда и не видел, остальных и подавно. Так в Комсомольске и просидел до восхода пятнистой лысины. А как Горбатый пришел, я по-быстрому легализовался через кооператив, а потом вообще отошел от блатных дел. Отойти-то отошел, но что-то внутри царапало. Не по масти мне, видать, честным хлебом питаться, даже если поверх него толстым слоем икорочка намазана. Решил развеяться и задвинулся на Крит – как потянуло меня что-то. Что тебе сказать, братуха, я там реально чувствовал себя как в раю. Все вокруг такое чистенькое, солнце светит, с моря ветровейчик свежесть гонит… Люди веселые, бабы задорные, сами в штаны лезут, вино некрепкое, но вкусное, а надо че покрепче, то вот тебе метакса или ракия. Но я тогда даже не синячил, и без того все ништяк было. Расслабился, короче, я по самое не могу. Жил, опять-таки, в пятизвездочном отеле, чисто буржуин…

На тот момент я уже порядочно устал от рассказов Угрюмого, да голова затуманилась от выпитой водки. Мне уже не было никакого дело до истории каких-то зэков и хотелось только одного: поскорее попасть домой и лечь спать. Как бы так половчее намекнуть сотрапезнику, что пора попросить счет? Но тут всего лишь одна фраза Угрюмого буквально заставила меня если не мгновенно протрезветь, то хотя бы навострить уши.

– Там-то и нашел меня наш с тобой заказчик…

– Заказчик? – переспросил я.

– Ну не сам он лично, а посредник… Точнее, посредница. – Судя по блеску в глазах, Угрюмый был уже изрядно навеселе. И, похоже, его, как многих наших соотечественников, в таком состоянии потянуло на откровения. – А было дело так. Подкатывает ко мне дамочка… Ну я особо не удивился, там с этим вообще не проблема, если на морду не полный обезьян. По-русски никто не шпрехает. В основном немки клубятся или хрен поймешь кто, но «дас ист фантастиш», как разложишь, орут практически все. И, главное, не то что с нашими – никаких проблем потом. Утром скажет «о’кей, гуд лак», вечером ты ее и не вспомнишь. И она тебя. Ну, думаю, и эта туда же, хоть и не того пошиба вроде бы. Солидная дамочка, и выглядит потрясающе. Их вообще черт разберет, этих тамошних баб, сколько им лет, часто и не поймешь – то ли ей вчера тридцать стукнуло, то ли внуки уже в школу ходят. Да мне без разницы, что у нее в паспорте начирикано, главное – как смотрится. А эта смотрелась как с картинки. Красивая, холеная такая, чисто герцогиня. Очочки на шнобеле, как у училки какой, но волосы не в узел завязаны, а распущены. И черные, как у цыганки. То-се, вотс ю нейм, веа а ю фром… Ну я почти как есть говорю: ай эм из рашн, звать меня Витя. Я так часто представляюсь – не полным же именем называться, они об него язык сломают. И тут она мне выдает на чистом отечественном: «Витя, у меня к вам серьезное дело. Мы могли бы поговорить наедине?»