ТАЙНЫЙ СОВЕТНИК

— Раб Божий без чинов, шагая по земле и думая о Боге, каждым шагом уничтожает творение Божье — муравья, жука, травинку. И ступить ему некуда, ибо крыльев не имеет! Властитель — во сто крат опаснее. Добрыми делами и благими намерениями повседневно губит рабов своих. Мечтает о благоденствии — казнит вора, старается о Боге — на стройке храма гибнут мастера, раздает милостыню — люди давятся насмерть. А что говорить о войне? О борьбе с похитителями трона, заговорщиками, колдунами? Смерть! Смерть везде и повседневно! Сколь бережны должны быть дела и замыслы властителя! Сколь осторожно следует ему принимать решения, выбирая наименьшее зло от зла и зло от добра! И как замолить нечаянный, а тем паче — осознанный грех, невинную жертву?

Страшная картина возникла в окружающем пространстве — человек в перекрестии тысяч нитей, соединяющих чужие судьбы с его скипетром, разрываемый этими звенящими нитями.

— Я, Федя, искал утешения у святых отцов, я взывал к Богу: как мне быть? Как уберечь душу от властной страсти? Но нет мне ответа.

Грозный понизил голос еще. И Федор услышал последнее, совершенное откровение:

— И увидел я суть власти — она не от Бога!

Сказать так, после 13 лет помазанья на царство, после ежедневного усердного общения с Богом, — наверняка более тесного, чем у обычных смертных, — мог только великий человек! Федор замер весь во внимании. Дурацкие картинки вылетели из головы прочь.

— Не хочется верить в самое страшное, и надеюсь, что проклятие власти не от вселенского Зла. Ведь царствуют благостно иные властители, в чужих землях?

— А если это наше, русское зло, то откуда оно? Кто управляет им? И увиделось мне, что духи этой земли — живы! Как ни гнали их наши пращуры, но вовсе изгнать не смогли. Где-то здесь, вокруг нас таятся грозные силы, и надо у них просить прощения, перед ними каяться. Мы же на русской земле живем!

— Но как это сделать? Слов не имею, боюсь! Молю тебя, Федор, узнай мне слова! Поезжай к Белу Озеру, спроси в лесах о моей вине, привези исцеление Настасье. В травах ли, в плодах, в соли земной, в древних молитвах, в чем Бог даст. — Голос царя затих вовсе. Грозный заснул, мучительная гримаса сошла с его лица.

«Странно, — кольнуло Смирного, — от Бога бежит и Бога поминает...».

Федор склонил голову и обнаружил, что давно сидит на коленях; понял, что нужно идти, поднялся с колен, поклонился в землю и тихо покинул страшное место — узел всех русских судеб.

Глава 18.

Рецепт исконной благодати

Самая волшебная русская ночь наступает в момент летнего солнцестояния. Этой короткой ночью случаются таинственные, величественные события. Да что там говорить! Вот, хотя бы ночь 22 июня 1941 года, — не рядовая была, не так ли? А пик белых ночей? А выпускные вечера в средних школах? А просто подмосковные вечера?

Но из-за причуд Юлианского календаря, который так подозрителен нашему Федору, дата солнцестояния по старому стилю постепенно сползла со своего астрономического места, в наши дни — уже на две недели. Поэтому теперь языческие игрища в честь Купалы если где и проводятся, то сильно опаздывают к солнцестоянию.

А Федор успел. Он расседлал коня в лесной деревне Иваново-Марьино как раз под вечер 22 июня. Языческое действо ожидалось через сутки, и время на подготовку было. Федор выехал скоропалительно, поэтому подробно расспросить знающих людей, вроде игумена Саввы, не успел. Сейчас он сидел на цветущем пригорке и вспоминал старые монастырские рассказы.

В древней Руси праздник всепобеждающего света был очень популярен. С приходом христианства запретить его так просто не удалось. Народ продолжал нагло, в открытую славить Великое Солнце. Пришлось новым отцам старой нации приспособить ритуал под себя. Вот как они его вывернули.

Свет нам принес Иоанн Креститель — Предтеча, предшественник Христа. Пусть день Ивана Купалы и ночь накануне его считается праздником в честь «Ивана» Крестителя, имея в виду, что «Иван» «купал» крестников в Иордане. Крещение, однако, празднуется зимой — через две недели после Рождества, в самую темень, и, причем тут июнь, непонятно. Конечно, считается, что 24 июня Креститель родился. Но его-то при рождении не «купали»?

Федор давно заметил этот парадокс. И как ни увиливал отец Савва, как ни наводил июньскую тень на монастырский плетень, но уши из этой истории торчали очевидные, похожие на рога.

Старики рассказывали по-другому.