ТАЙНЫЙ СОВЕТНИК

Егор не успел отъехать, когда Филимонов остановил его. Они снова сели думать. Тащить трупы в Кремль за три дня до казни было рискованно. Егор был нужен на рядовых пытках. Решили разделить задачу. Угнали Егора верхом по монастырским приютам и больничкам на разведку, чтобы он потом не рыскал с телегой наобум. К полудню велели вернуться.

Через час после рассвета стрелецкая стража отправилась в «разбойничьи ямы», где Воровская изба, предшественница зловещего Воровского приказа держала подследственных и приговоренных. Десятник Матвей Горемыкин должен был забрать и привезти пятерых сыновей Магдалины. Для этого под Горемыкиным имелся резвый конь, у стремени шагал наряд из двух новобранцев, следом волочилась большая телега с парой кобыл, а на языке крутилось «государево слово». Бумаг, естественно, никаких не было, да и кто бы их читал? Матвея в ямах знали, и все дела! Однако, смелого воина распирали сомнения: что за воры? — вдруг не отдадут? — удержим ли втроем? Поэтому Матвей вздрогнул всем телом — даже конь почуял это, когда в утренней дымке на перекрестке прорисовался черный всадник на огромном коне. Матвей перекрестился, и всадник приобрел нормальные размеры. И вообще он был знаком Матвею – это царский отрок Федька спокойно сидел на придурашном мерине Тимохе, от которого ждали чего угодно, кроме подлости и прыти. Горемыкин перекрестился еще раз в память о поездке к старцу Феофану, — очень страшной она вспоминалась. И осадок остался от нее неприятный, — Матвей весь июль страдал чирьем, и вино — вот ужас! — не лезло в глотку.

Федор вежливо поздоровался, спросил, куда служба едет. И, хоть была это государственная тайна, Матвей рассказал о трудном деле. Федор охотно вызвался помочь. Он назвался личным уполномоченным царя по похоронным делам, и это очень подходило Горемыкину. Не на свадьбу же забирали пленников.

Поехали веселее. Доехали легко. Дети Магдалины сидели в отдельной, аккуратненькой такой ямке, как сельди в бочке. Там очень похоже воняло тухлой рыбой. Вид у Федора был очень уверенный, его распорядительский кураж не спадал, и он очень легко достал воров из ямы. Приказал местной страже вязать их крепкими веревками, прикрикнул, что веревки — имущество казенное, жалеть его нечего, тем более — для царского дела.

Дети Магдалины — бледные, измученные, истощенные мальчишки выстроились вереницей. Повязанные каждый по рукам и ногам, и все вместе — за шею, они вызывали жалость, напоминали о десятках и сотнях тысяч русских детей, вот так же угнанных в ордынский или крымский плен.

Магдалиновцев взвалили на телегу и повезли. Начальник местной стражи один раз крикнул вслед, чтоб не упустили — вон какие страшные воры! — и не говорите потом, что я вас не предупреждал! — и раз пять напомнил, чтоб вернули веревки.

Федора тоже не устраивал побег детей. Он привел бы царя в ярость, сломал их план.

Приехали к Филимонову. Шумно загрузили детей в камеру рядом с каморкой Марии. Дети и мать стали перекликаться по-польски и по-русски. Филимонов пару раз попросил кричать тише, но потом не выдержал семейного горя и удалился. Пусть кричат. И пусть все остальные слышат, что тут все натурально.

Егор вернулся в обед, но есть не стал. Он насмотрелся ужасов в мертвецких, решил пока питаться одним вином, а ему еще предстояло очень взвешенно пытать детей Магдалины.

После обеда Филимонов слегка подправил план. Он вытащил Марию на допрос, громко пообещал встречу с детьми, если признается в колдовстве. Мария забилась в экстазе, — Егор едва ее удерживал. Она прокляла Филимонова, Егора, царя Ивана, православную церковь, митрополита Макария, всех москвичей, все городские постройки.

Егор высвободил правую руку и перекрестился: если проклятья Марии сбудутся, то Москва обречена на пожар со всех концов, митрополит умрет через год-другой, царь навечно станет пристанищем бесов, а богобоязненные москвичи до скончания века превратятся в алчных еретиков.

Крестное знамение помогло: Мария охотно призналась в колдовстве, горько сожалела, что колдовала мало, лениво и угробила только царицу Настасью, а не весь ее род. Но погодите у меня! Еще три ночи впереди!

Наглая ведьма знала, что до похорон ее не казнят, похороны раньше субботы не состоятся, но и в воскресенье хоронить не полагается. Значит, воскресенье — ее день!

Допрос достиг цели. Узники в каморках сжались от страха. Признание прозвучало громко. Оставалось только выпытать у ведьмы детали злодеяния, а детей решили не пытать вовсе. Но как тогда их «кончить»?

Решение подсказал Егор.

— Там, Ермилыч, все трупы заразные, не дай Бог — чумные! — описал он «скудельный запас».

«Так даже и лучше, — подумал Филимонов, — кто будет с чумными возиться?». Вечером Егор погнал телегу по разведанным богадельням.

В ночь Марию пустили к детям. Снова было много слез, причитаний, молитв, среди которых Мария не забывала выкрикнуть, как учил Филимонов: «Ох, Яцек, у цебе жар!»...