Тайный Тибет. Будды четвертой эпохи

В конце концов я вернулся в палатку, пока Ситхар заваривал чай. Потом я немного почитал. Данте? Миларепу? Бхагавадгиту? Нет, это было бы чересчур. Когда ты живешь среди возвышенного, дышишь им, прикасаешься к нему, ходишь по нему, перевариваешь его, хочется немного отдохнуть от возвышенного в сладости и уюте. Нужно вернуться в обычную реальность. В этот раз моей защитой от возвышенного стал роман Энтони Троллопа. Я взял его в Ятунге, забытый каким-то проезжавшим путешественником; солидный английский роман, невинный и благожелательный, как незамужняя тетушка, – двести страниц до первого робкого поцелуя и еще сто до свадьбы и до конца. Еще там много разговоров о приходах, бенефициях, фиалках и загородных прогулках. Как восхитительны такие вещи на высоте 4500 метров в Гималаях!

Снаружи царило безграничное молчание Азии и гигантские вершины льда и камня, поднимавшиеся до звезд, а внутри палатки был прелестный уголок провинциальной Европы.

Лачунг: ведьмы Джампела

Спуск с перевала Тангкар казался бесконечным. Мы все шли и шли вниз, как будто спускались в недра земли. Сначала был лед, потом снег и морены, еще более древние и разъеденные стихиями. Потом мы вышли к большим рекам, лугам, первым зарослям рододендронов, первым деревьям. Потом мы спускались среди ельников и вышли к первым признакам тропической растительности среди постоянного тумана и дождя, причем пиявки кусали нас за щиколотки. Мы спустились с 5000 до 2300 метров и наконец-то добрались до Лачунга. Мы совершенно вымотались и спали как убитые.

Лачунг – единственная крупная деревня в этой части Сиккима. Самое примечательное, что в ней есть, – это, конечно, настенная роспись в местном монастыре. Она новая, работа художника, которого, как я узнал после долгих расспросов, звали Джампел Траши, и он умер около 1940 года. Танцующие ведьмы грандиозного видения мертвых (шитрё) отличаются не только феноменальным физическим восторгом с буйными и пульсирующими движения танца, но и волей, индивидуальностью, явным отношением к зрителю. Каждая наделена собственной душой, проклятой или насмешливой, свирепой или чувственной, жестокой или комичной.

Глядя на них, я как бы слышал рядом с собой ламу Нгаванга из Киримце, который говорил: «Оэ! Смотрите хорошенько! Однажды вы тоже их увидите! Но помните, что это всего лишь привидения, иллюзии, ничто, и вы спасетесь!»

Гангток: приветствие от Скарлатти

Из Лачунга мы спустились в Цунгтанг, в полудне пути по величественной долине с огромными водопадами по обеим сторонам и лесами, которые жались к вертикальным каменным стенам. Мы увидели лилии и первых бабочек и услышали первых сверчков. Мы прошли через последние деревни бхутия (тибетского народа) с яблоневыми садами и крытыми соломой домиками. Девушки там прекрасны, высокие, стройные, здоровые, сочные, как спелые персики. Потом мы постепенно спустились в район, населяемый лепча, робкими, скрытными людьми, которые почти никогда не ходят по ослиной дороге. Они прячутся среди деревьев или в кустарнике и потом осторожно переходят ее, как подозрительные пугливые животные.

Из Цунгтанга до Сингхика был еще день пути через лес, уже тропический. Мы оставили Сингхик сегодня утром, а вечером добрались до Гангтока – почти сорокакилометровый путь по ослиной дороге, который начинается на высоте 900 метров и поднимается почти до 1500 метров. Это был убийственный день под дождем, в проклятой сырой жаре леса. Тьма спустилась, пока мы еще были на дороге, но, когда мы добрались до Гангтока, как там было светло! Конечно, от электрического света, я почти его забыл!

Таким образом, в каком-то смысле это было настоящее возвращение на Запад, возвращение к «нормальной» жизни, переход из Средних веков в век спичек, бензина, угля и медной проволоки. К счастью, цивилизация, к которой я принадлежу, поворачивается не только, как это обычно бывает на периферии, своими мелкими материальными сторонами. Дойдя до бунгало, я нашел письмо от Пемы Чоки, которое ждало меня вместе с корзинкой фруктов, и граммофон с музыкальными пластинками. Какое удовольствие! Кто еще бы подумал о таком очаровательном приветствии? Отдыхая, я слушал Брамса, Моцарта, Скарлатти. Я словно искупался в свежей, ясной реке, вспотевший и усталый. Нет ничего в мире более успокаивающего и прелестного. Никогда я так живо не ощущал, что вернулся домой, не в Италию, где я по случайности родился, а в мой настоящий большой дом, в Европу.