Тайный Тибет. Будды четвертой эпохи

Несколько дней назад высокий, гладкий, чисто выбритый, загадочный лама, принадлежащий к этой школе, появился в Ятунге. Он ходит от деревни к деревне. Далеко в Восточном Тибете у него жена и пятеро детей, что кажется весьма скандальным нашему другу – ламе «желтой» школы Гелуг («Добродетельных»), который гневно обрушивается на развязность и безнравственность монахов Кагью, кого называет дешевыми фокусниками. Новичок, несомненно волшебник, как говорит народная слава и как подтверждает нечто такое в его особе, что неясно напоминает змею и фавна. А еще его руки. Длинные, мягкие руки, руки чудотворца или алхимика, и очень просто представить его занятым трансмутацией металлов или вызыванием духов из недр земли. Все его искусство состоит из заклинаний и изгнания духов, во власти над таинственными силами зла, которой он, по слухам, владеет, а силы зла, как известно, окружают каждого тибетца. Он ходит от дома к дому, предлагая свои услуги. Он знает, как снискать расположение женщин, ходит босиком, возникает как бы из ниоткуда, и ты никогда не знаешь, что у него на уме.

Сегодня он провел обряд барче-серва, который всегда совершают, отправляясь в путь. За отсутствием в деревне храма его школы он воспользовался домом знакомого по имени Сандхуп. Однако Сандхупа был в отъезде; он страдает ревматизмом и поехал в Пхари-Дзонг принимать горячие ванны, и эту честь взяла на себя его жена. Гостиная дома служила молельней, это была среднего размера комната со множеством жестких подушек для сидения, буфетом и алтарем, а также медными чайниками, фотографиями (тринадцатый далай-лама, регент, храм Бодхгая) и несколькими ружьями, седлами и мешками с зерном. В комнате было ощущение вековой тишины и воняло маслом. Церемония продолжалась много часов. То и дело нескончаемые распевы прерывались ударами барабана. Лама смешал тесто из цампы и масла и слепил приношения в виде странных фигур. Одни поставили на алтарь, другие бросили на улицу, чтобы задобрить духов.

Две вещи поразили меня, почти ошеломили, чего я никогда не забуду. Во-первых, глухой, пещерный, подземный голос, которым лама взывал к ужасным богам; во-вторых, его руки в разных мистических положениях, которые он складывал в зависимости от того, к каким божествам взывал. Его пальцы были то змеями, то кордебалетом. Все остальное в нем было забыто, отсутствовало, осталось снаружи в темноте, но эти его руки жили собственной жизнью в центре огромного, обезлюдевшего Тибета, такого же бесконечного, как пространство, и глубокого, как джунгли.

Портной Тобчен: привилегии для своих

Тобчен – ятунгский портной. Он еще и торговец древностями, автор, контрабандист, счастливый отец семейства, кузнец, столп всей округи, совратитель молодежи и покровитель местных монастырей. Порой он может сшить чубу или онджу (рубашку), но из-за своих обширных дел он постоянно ходит вверх-вниз по долине. Если вам нужно мясо, масло, бензин, сигареты, обращайтесь к Тобчену. По-моему, нет ничего в мире, чего он не мог бы достать, естественно, за соответствующую плату. Горе тому, кто попадет в черный список Тобчена! Он настолько подобострастен, смирен и обаятелен с теми, кто стоит выше, – богачами, ламами или теми, кто ему платит, – насколько он высокомерен, груб, заносчив и неприятен с бедняками, чужаками и должниками. Ему меньше сорока, он толстый, но не рыхлый, у него висячие усы, и он может в мгновение ока сменить свою заискивающую улыбку на иезуитское сожаление или ледяное спокойствие оскорбленного сановника. Он живет в доме у моста. У него некрасивая, мягкая и добродушная жена. Некоторым он нравится, другие его боятся, и, пожалуй, никто его не ненавидит. Но никто ему и не доверяет.

Если Лобсанг в какой-то степени представляет высший класс, во всяком случае своими манерами и некоторой широтой взглядов, и если о Мингьюре можно сказать, что он принадлежит к мелкой буржуазии, то Тобчен явно относится к народу; не к рабочему, честному народу сельской местности и гор, но народу портов, базаров и караванов. Сегодня я встретил его на улице. Он торжественно вышагивал рядом со спутником с обычным видом праведника, наслаждающегося процветанием, миром и покоем. Он был одет, как считает, по-европейски, иными словами, на нем была пара чудовищных американских желтых ботинок, фиолетовые носки, зеленые брюки чуть ниже колен, фиолетовый свитер и грязная белая рубашка. На макушке у него комически сидела желтоватая мягкая шляпа, из-под которой спускался неаккуратный пыльный хвостик, который он не трогал несколько месяцев.

Когда он приблизился, его улыбка из широкой стала просто неописуемой. С низким поклоном он сказал мне:

– Не хотите зайти ко мне и обсудить одно маленькое дельце?

Говорить с иностранцем в присутствии третьего лица, намекая на «маленькое дельце», и прочие мистификации – все это часть сложной поведенческой схемы, которая должна поставить его на пьедестал относительно других ятунщев.