Это серьезное несчастье для страны, когда в ней две силы с одинаковым или почти одинаковым влиянием. Наступает момент, когда происходит раскол, люди встают перед конфликтом интересов, и все погружается в хаос. Как в XIX веке европейцы играли на соперничестве между сегунами и императором в Японии, чтобы открыть страну для международной торговли, так же, можно предвидеть, когда иностранная держава захочет войти в Тибет, она воспользуется в качестве рычага соперничеством между двумя главами религии, далай-ламой в Лхасе и панчен-ламой в Ташилхунпо.
Кроме двух верховных светочей на тибетском небосклоне есть много других живых бодхисатв. За прошлые два века система преемственности на основе реинкарнации распространилась удивительно широко. Сейчас у каждого сколько-нибудь значительного монастыря свой собственный Воплощенный, собственное «фантомное тело». Их, наверное, несколько сотен. Есть еще и живая бодхисатва женского пола Палден Лхамо («Преславная богиня»), которая живет в монастыре на берегу озера Ямдрок. Когда молодой далай-лама приезжает на озеро Чокоргье за видениями, он останавливается в монастыре Палден Лхамо.
Палден Лхамо представляет одну из Восьми Ужасных. Она считается особой защитницей далай-ламы и панчен-ламы. Ее санскритское имя означает «адамантовая шлюха». Она всегда изображается в ее ужасной форме, как бешеный противник сил зла. Она сидит боком на белом муле, преодолевая море крови. Она чудовищно уродливая, обезумевшая от ярости и синяя. На ней гирлянда из черепов и корона из костей, у нее веер из пальмовых листьев, две игральные кости, чтобы играть человеческими жизнями, несколько змей, много драгоценностей, тигровая шкура, скипетр, чаша из черепа, до краев полная крови и дымящихся внутренностей, она подносит ее ко рту, искривленному диким оскалом. Однако ее теперешняя земная инкарнация, как говорят, симпатичная, бледная и, скорее, печальная девушка. Ее редко видно, и то только издалека, в таинственном полумраке храма.
Трудно представить себе встречу более странную и в каком-то смысле более трогательную, чем короткая, единственная ритуальная встреча далай-ламы и воплощения Ямдрок-цо – двух подростков, двух пленников суровых монастырских условностей, двух пленников разных мифов. Один из этих мифов грандиозный, красивый и благородный, а другой – ужасный, темный и первобытный. Оба просто символы, инциденты, «фантомные тела» в невероятной метафизической фантасмагории, в сумасшедшей игре символов. Оба позолоченные пленники церемониала и этикета дворов и монастырей. Но это два человека, и они молоды. Что они чувствуют на этой короткой встрече?
На днях я хотел побывать в монастыре Дунгкар, но не дошел до него и остановился в Лингматанге, но «летние каникулы» маленького бодхисатвы долины Тромо уже закончились, и монахи вернулись в монастырь. В этом уверил меня Чампа, когда заходил за мной, так что в восемь часов утра мы вышли из Ятунга, оживленно разговаривая.
Дорога шла по дну долины, вдоль реки ослепительно цвели заросли шиповника. То и дело мы натыкались на тарчо, поющий на ветру, замечали чортен или менданг. Менданг – это священные стены, где лежит пепел мертвых лам, богослужебные объекты, разные реликвии или писания. Наверху длинные ряды камней с грубо вырезанными изображениями самых популярных богов: будды Амитабхи или будды Акшобхьи, бодхисатвы Авалокитешвары или бодхисатвы Манджушри, Мануши-будды Шакьямуни или Майтрейи, а также ужасные мужские и женские фигуры, самая частая из них – Ваджрапани, и довольно часто встречается Ваджраварахи.
Какое-то время дорога шла между вертикальными каменными стенами со священной резьбой (самая большая изображала Падмасамбхаву). «Ом мани падме хум» тоже было написано сотни раз яркими цветами. В Тибете никогда нельзя скрыться от религии. Практически у каждого встречного погонщика было при себе кау и небольшой талисман на шее, даже если он внаглую курил сигарету. Было видно много караванов, которые направлялись в Индию с грузами шерсти. Шерсть – главный тибетский предмет экспорта. Он дает правительству некоторое количество долларов, которое то использует на медленную (и пока что разумную) модернизацию страны. В Лхасе уже есть электростанция, проектируется больница и строятся мосты. Единственное, где они ставят предел, – это строительство нормальных дорог и ввоз автомобилей. Если допустить их сюда, говорят в Тибете, что станет с погонщиками мулов? Правда в том, что тибетцы предпочитают изоляцию и независимость коммуникациям и неизбежному подчинению. Учитывая, в каком состоянии сейчас находится мир, трудно их упрекать.
Мы дошли до развалин старого китайского военного гарнизона, который пришел в упадок после 1904 года, когда британская военная экспедиция под предводительством полковника Янгхазбанда проникла в Лхасу.
Китай кажется отсюда невозможно далеким, но каждый добрый китаец до сих пор уверен, что эти деревни принадлежат Китаю.