Тайный воин

Какая днёвка после такого! Трясущийся Лутошка выскочил из снежной норы, забыв про усталость, неверными пальцами подвязал юксы, ухватил посох. Едва рукавицы не покинув, бросился дальше. Через озеро, в распадок между холмами, густым ельником, скорей прочь отсюда, прочь, прочь…

Ветер стоял в своих покоях, во внутреннем чертоге. Смотрел, как древоделы разбивают ложе, где много лет провела мотушь. Уже сняли обивку, сработанную из дорогих красивейших тканей, зелёных и серых. Вынесли за порог меховые одеяла, тюфяки лебяжьего пуха, достойные опочива царицы. Настал черёд рушить деревянную раму. Сухие лёгкие доски, сплошь в ситчатой резьбе, трудно разъединялись. Скрипели, жаловались, стенали. Смотреть было тяжко, но Ветер смотрел. Под его взглядом древоделы старались быстрее преобразить хоромы. Искоренить всё, что соприкоснулось со смертью. Останется лишь ковёр на полу. Прочее – без остатка в огонь.

Лихарь безмолвно присутствовал подле котляра. Переминался, оглядывался, трогал стёганку на груди. Когда работники потащили наружу расщеплённые доски, Ветер, не поворачиваясь, обратился к ученику:

– Что гнетёт тебя, старший сын?

Стень ответил тихо и неохотно:

– Воля твоя, учитель… безделица. Полугоре…

– Это мне решать, безделица или нет.

Лихарь помялся ещё, ответил не сразу.

– Запропала «Книга милостей»… твой подарок… Всегда у тела носил, а вернулись с Великого Погреба, хватился – нигде не найду.

Ветер пожал плечами:

– Я здесь и полугоря не вижу. Книга самоистин – не оберег, а ты – не суеверный дикарь, чтобы плакать о подобной утрате. Это всего лишь кожа и чернила, сын.

– Учитель…

– Помнишь, на лестнице мы всё время стены цепляли, пока с носилками шли?.. Думается, книга стала милодаром для моей матери, только ты не заметил. Гордись и ни о чём не горюй.

Лихарь кивнул, не смея прекословить. Ему, впрочем, упорно казалось: в крепости остались ещё уголки, куда он не заглянул.

Ветер прошёлся туда-сюда по пустому чертогу, не глядя на стеня.

– Закрой дверь.

Лихарь повиновался. Запора не было, но без спроса войти никто не решится. И того, что сейчас скажет ему источник, не услышит более ни единая живая душа: дверь выстлана коврами с обеих сторон.

Ветер что-то достал из поясного кошеля. Стень увидел двустворчатую каменную ракушку очень тонкой работы.

– Я хочу поручить тебе нечто важное, старший сын.

Лихарь приблизился.

– Поклянись верно исполнить то, что услышишь сейчас.

Голос котляра прозвучал необычно. Так говорят лишь о жизни и смерти. Лихарь невольно опустился перед учителем на колено:

– Во имя Владычицы… я исполню.

– Ты давно рядом со мной, – снова заговорил Ветер. – Ты видел: я много раз пробовал исцелить мать, но она так и не узнала меня. Ты знаешь и то, что разбила её не чья-то жестокость, а всего лишь болезнь. Люди говорят, я удался в неё…

Лихарь начал понимать, к чему он клонил. Немногие видели стеня испуганным, но теперь ему было страшно.

– Я знаю, ты меня не предашь, – продолжал Ветер. – Поклянись же: если болезнь окажется родовой… если однажды настигнет меня… ты будешь сильнее, чем сумел быть я. Ты не позволишь мне страдать много лет, как позволил матери я.

Палец надавил на выступ резьбы, створки раковины раскрылись. Серебряное гнездо покоило родниковую каплю. Чистую и прозрачную. Ветер умел составлять яды ничуть не хуже Айге. Забвение, даруемое этой каплей, наверняка было блаженным.

У Лихаря потёк по вискам пот.

– Учитель… Твоя матушка не страдала… Я…

– Поклянись.

– Я… отец, воля твоя… я… во имя Матери Матерей… я клянусь.

Ветер не спеша сомкнул створки, гася драгоценное сияние смерти. Отдал Лихарю ларчик. Вдруг подмигнул, всклочил стеню волосы:

– Только при себе не носи… Потеряешь, как книгу, вот когда не оберёмся хлопот!

Лихарь попробовал улыбнуться на шутку, не получилось. Клятва была произнесена, но капля жгла руки даже сквозь камень.

– Учитель, – взмолился он. – Не губи душу смятением… Ты мне доверил, а хранить не понуждай… Пусть у тебя в скрыне лежит, с другими сокровищами… а я знать буду… уж раз ты так захотел…

Он не очень надеялся на согласие, но Ветер кивнул.

Они вместе отпирали большой сундук, поднимали кованую тяжёлую крышку. Вместе ставили ларчик-ракушку поверх другого ларца, крупного, сработанного из цельной сувели.

Вынув ключ из замка, Ветер положил руку Лихарю на плечо:

– Инберн поминальный пир сулился собрать. Идём, сын.

Замок Невдаха

Здесь, на юге, бытовал особенный говор. Слово «учельня» они произносили так, что Ознобиша сперва не понял и с надеждой переспросил: «Пчельня?..» Всё же кругом расстилались коренные земли, изобиловавшие оттепельными местами. Здесь даже настоящих коней держать умудрялись, так что… мало ли?..

Другие ребята вволю насмеялись простодушию северянина. Ознобиша в ссору не лез, молчал, улыбался… Насмешки чудесным образом прекратились, когда одному захотелось узнать, откуда его, такую скромницу, привезли.

«Из Чёрной Пятери», – сказал Ознобиша.

«Да ладно!»

Он пожал плечами. Заметил, однако, что желание поделить между собой его скудные пожитки быстро увяло.