Тайный воин

Ветер усмехнулся:

– Прямо сейчас орудье не велит. Вот из города пойду, возьму. – Помолчал, кивнул на Ворона, докончил: – Или ученик заберёт. А вот отдарок не задержу. Поди сюда, малыш!

Тремилко заробел, но подбежал, склонился. Ветер вытащил из кошеля книжицу. Ворон узнал список «Книги милостей», но дела отнюдь не заурядного: от славных краснописцев Невдахи.

– Держи, малыш. Это слово Владычицы, оно тебя обережёт и согреет…

– Учитель… что тебе в городе так угрозно? Сказал бы уж.

Они стояли среди замшелых валунов у берега ворги, смотрели на беспокойные воды. Прямо перед ними танцевала в вихрях тумана, истаивала на глазах, превращалась в кружево льдина, прихотью течений занесённая в самое сердце кипуна.

Ветер помолчал, ответил не сразу, неохотно, но всё-таки поделился с доверенным учеником:

– Был я в Шегардае несколько лет назад… Орудья ради Владычицы. Запомнили меня крепко.

– А притаись! – вспыхнул Ворон. – Уж ты-то да не сумеешь!

Ветер покачал седоватой головой. Как похож он был сейчас на Космохвоста, ждавшего нерадостной участи: «Небось про царят выпытывать станет. Потом убьёт…»

– Не хочу, – сказал котляр. – И не таково нынешнее служение, чтобы вершить его втай.

Ворон сглотнул:

– Учитель, воля твоя… Ты всё молчишь, какое орудье…

– Потому и молчу, что оно тебе не понравится.

Ворон твёрдо отмолвил:

– Ты не обещал мне, что на веселье ведёшь.

И услышал в ответ:

– Я должен завершить судьбу скомороха, любезного горожанам.

Ветер пристально смотрел в лицо ученика. Ворон слушал невозмутимо. Никаких чувств не оказывал.

– Этот скоморох – пятерушечник, – продолжал Ветер. – Он смешит позорян тряпичными куклами, вздетыми на пятерню. Сам он хвалится Богобоем, а иные ругают Брекалой или Бахоркой. За то, что паскудно представляет Владычицу.

– Это как? – удивился Ворон. – За что людям жаловать такого?

Источник передёрнул плечами:

– Невегласы, плохо знающие жизнь души, падки на грубый и тупой глум. Они не вникают в суть, была бы рассмешка. Ты, сын, однажды ещё поймёшь, что люди в своём большинстве глупы, слабы, трусливы… Такие не очень-то любят постигать собственное нутро, поскольку для этого нужны смелость и работа ума.

Ворон слушал молча, напряжённо хмурился, соображал.

Котляр продолжал:

– Наказание, ниспосланное Правосудной, должно было подвести простолюдье к раскаянию и пробудить совесть, но слишком многие, как ничтожные шавки, предпочли на всю жизнь испугаться оттрепавшей руки. Они не умеют, как мы, любить Мать, явившую гневный лик Своим чадам. Зато рады хоть каждый день смеяться над тем, что устрашило. Это их тешит.

Опёнок тотчас вспомнил вертепы Чёрной Пятери. Свои шуточки по колено в стылой воде. А ведь впрямь помогало…

– Миряне, – говорил Ветер, – особенно любят внимать, как глумится и навлекает на себя кары кто-то другой, оставляя им лишь удовольствие слушать.

Ворона обдало стыдом. «Я хоть сам складывал… и пел сам… и уж вовсе-то не похабничал…»

– Мне потому и угрозно, что явить руку Владычицы нужно открывом, у всех на виду… а простецы за своего любленика на части порвут, тем паче меня. Что ж! – Ветер вскинул голову. – Вышел чужую бороду драть, свою подставляй.

Ворон всё не смирялся, ему плохо терпелось на месте, он начал топтаться, переступать. Отсиживаться в Кутовой Ворге, ждать вестей… сыто есть, мягко спать, пока где-то за овидью источника убивать станут?.. на части рвать?..

В кипуне со звоном лопнула льдина.

– Учитель, воля твоя… Зачем сам идёшь? Лихаря бы послал, Беримёда…

В глазах Ветра сверкнул грозовой отблеск.

– Будто совладают они! Белозуба я уже посылал… надолго зарёкся! – Он помолчал, содрогнулся, пронзил взглядом ученика. – Белозубу во всех мелочах было сказано, как поступать. А он что учудил? И царят под мою защиту не привёл, и Космохвоста смерти обрёк… Я его самовольство до сих пор толком не расхлебал! Лучше самому гибель принять, чем ещё раз подобной грязью умыться!

Ворону жутко захотелось немедленно вызнать, что именно натворил опалённый, каким образом сгубил царского рынду. Он не посмел открыть рта. С маины тянуло подгнившими водорослями, рыбой, полузабытой жизнью прежде Беды.

Ветер вдруг шагнул к нему, крепко взял за плечи. Пристальный взгляд что-то искал в душе Ворона, в самой её глубине.

– Тебе после меня жить, сын. Мой сын… Я тебе такое скажу, чего даже Лихарь не знает. В покоях у меня, где мотушь лежала, скраден тайник. В нём вся жизнь моя, все сердечные помыслы… Вернёшься один – распорядись честно!

Слушать становилось всё невозможней. Домой без учителя?.. Вовсе ничего не сделав, не защитив? Лучше сразу головой да прямо в кипун!.. От напряжения всех сил Ворона озарила спасительная, счастливая мысль.

– Учитель, воля твоя! А дай вперёд сбегаю, огляжусь! Как есть всё разведаю, вот! Выслушаю, высмотрю, тебе расскажу! Чтобы ты загодя нужное знал, пришёл да ушёл! Я разведаю, а ты разведаешься! Вот!

Ветер отмахнулся. Посмотрел с жалостью, будто ученик сморозил несусветную глупость.