Тайпи. Ому (сборник)

Он был так глубоко погружен в работу, что не заметил нашего приближения. Затем, очевидно, решив, что я нуждаюсь в его услугах, с восторгом бросился ко мне, желая взяться за работу. Но когда я дал понять, что он ошибся, его разочарование было беспредельно. Он схватил инструменты и начал махать ими у моего лица, как бы выполняя работу и восхищаясь красотой своих рисунков. Я пытался отделаться от него, а Кори-Кори стал умолять согласиться на предложение мастера. Мой вторичный отказ вывел татуировщика из себя, он был в отчаянии, что потерял такой случай отличиться в своем искусстве. Он снова и снова вглядывался в мое лицо, представляя, вероятно, какой рисунок можно сделать на белой коже, и я в полном отчаянии, желая отвлечь его внимание от лица, протянул руку и предложил ему начинать операцию. Он с негодованием отверг мое предложение и стал скользить указательным пальцем по моему лицу, обрисовывая границы полос, которые должны были появиться там в результате его работы. Вне себя от ужаса, я все же вырвался и побежал домой, а мастер гнался за мной с инструментами в руках. В конце концов Кори-Кори вмешался и удержал его от погони.

Теперь я был убежден, что в один прекрасный день меня изуродуют так, что я уже никогда не посмею вернуться к своим соотечественникам, если даже и представится случай.

Эти опасения усилились, когда Мехеви и другие вожди выразили желание меня татуировать. Воля короля была впервые передана мне дня через три после случайной встречи с татуировщиком. Господи! Какими проклятиями я осыпал мастера! Несколько раз я встречал его в разных местах долины, и, где бы он ни увидел меня, он пускался в погоню с молоточком и резцом, размахивая ими около моего лица, как бы желая приступить к работе.

Вскоре Мехеви повторил уговоры и, получив отказ, выразил неудовольствие. Было ясно, что, если я не приму меры, мое лицо будет изуродовано навеки. Я собрал всю свою храбрость и согласился татуировать себе обе руки – от кисти до плеча. Вождь был доволен, и я уже поздравлял себя, когда он сообщил, что, разумеется, лицо первое подвергнется операции. Я был безутешен.

Я мог выбрать для своего лица три горизонтальные полосы или несколько косых линий, пересекающих лицо; я также мог украсить себя подобием масонского знака в виде мистического треугольника. Но я не хотел ни одного из этих узоров. Наконец, видя мое непобедимое отвращение, он перестал принуждать меня.

Но не так легко было отделаться от остальных туземцев. Едва ли проходил день без того, чтобы они не подвергали меня своим надоедливым просьбам. Желание бежать из долины вернулось ко мне с новой силой.

Вскоре я понял, что, татуировав, туземцы хотели обратить меня в свою веру.

Вождей разукрашивали очень тщательно, а простых туземцев иногда – небрежно, словно кистью домашнего художника. Я помню одного парнишку, который очень гордился большой продолговатой заплатой у себя на спине.

Принцип табуирования большинства жителей Полинезийских островов так странен и сложен, что даже люди, проживавшие годами на островах Тихого океана и изучившие местный язык, все же почти не в состоянии дать разъяснение насчет него. В долине Тайпи я постоянно наблюдал действие этой силы, но совершенно не понимал ее. Дикари постоянном выполняли законы табу, определяющие и контролирующие все их действия.

На следующий день после нашего прибытия я передал немного табаку Тоби через голову одного из туземцев, сидевших между нами. Он вскочил как ужаленный, а остальные с таким ужасом завопили: «Табу!», что я никогда больше не позволял себе этого. Но не всегда было легко угадать, где можно нарушить табу. Бывало, что я совершенно не мог понять, какой проступок совершил.

Однажды я слонялся по долине и, услышав звуки прядильных колотушек, свернул по тропинке и пришел к дому, где девушки занимались изготовлением таппы. Девушки, переглянувшись со мной и весело поболтав, снова принялись за работу. Я некоторое время молча смотрел на них и затем, подняв несколько мокрых волокон, разложенных кругом, стал рвать их. Внезапно меня оглушили вопли девушек. Они побросали работу, стояли передо мной с испуганными глазами и в ужасе показывали на меня пальцами. Их крики и панические жесты встревожили меня – я бросил таппу на землю. В ту же минуту крики прекратились. Одна из девушек, схватив меня за руку, показала на рваные волокна и шепнула мне на ухо:

– Табу!

Впоследствии я узнал, что тогда они изготовляли таппу особого рода, предназначенную для женских головных уборов, которая находилась под защитой строжайшего табу, запрещавшего мужчинам прикасаться к ней.

Часто, гуляя по роще, я видел хлебное дерево и кокосовую пальму с гирляндой из листьев, особым образом обвитой вокруг ствола. Это был знак табу. Дерево, его плоды и даже тень, отбрасываемая им на землю, – все было освящено.

Трубка, которую вождь подарил мне, тем самым стала священной в глазах туземцев, и я не мог настоять на том, чтобы кто-либо решился закурить ее. Ее чашечка была обвязана травой.