Таис Афинская

— Ты действительно наследница Киниски, Эгесихора. Но как ты оказалась на дороге? Слава богам!

— Я заезжала за тобой, чтобы покататься, а ты поехала в Ликей. Не стоило труда понять, что ищешь отца Гесионы, и это встревожило меня. Мы не умеем говорить с мудрецами, а они недолюбливают гетер, если те и красивы, и умны. По их мнению, сочетание этих свойств в женщине противоестественно и опасно, — спартанка звонко рассмеялась.

— И как ты сообразила явиться вовремя?

— Я проехала от Ликейской рощи выше к горам, остановилась там с лошадьми и послала конюха стоять на повороте и следить, когда ты поедешь. Он прибежал с известием, что вас бьют философы. Я едва успела, бросила его на дороге…

— Что будем делать? Надо скрыться, чтобы избежать наказания, — ты же покалечила моих врагов!

— Я проеду к Семи Бронзам, где живет Диорей, отдам ему колесницу, а потом поедем купаться на наше излюбленное место. Пусть твой эфеб едет за мной до поворота, а там ждите!

И отважная спартанка понеслась на своей бешеной четверке.

Они резвились, плавали и ныряли до вечера в уединенной бухточке, той самой, куда два года назад выплыл Птолемей.

Утомившись, Таис и Эгесихора растянулись рядом на песке, гудевшем под ударами волн, как бронзовый лист в полу храма. С визгом и скрежетом катилась галька с уходившего под воду каменного откоса. Благодатный ветер нежно касался усталых от зноя тел. Гесиона сидела у самой воды. Обхватив колени и положив на них подбородок, она напевала что-то неслышное в шуме волн.

— Разгневанный Стагирит подаст на тебя жалобу гинекономам, — сказала Таис, — он не простит нам.

— Меня он не знает, — поддразнила спартанка, — а ты назвалась ему. Скорее всего он пришлет десяток своих учеников разгромить твой дом.

— Придется просить друзей ночевать у меня в саду. Может быть, нанять двух-трех вооруженных сторожей — это будет проще, только подобрать людей похрабрее, — задумчиво сказала Таис. — Они мне надоели, мои афинские друзья.

— Я не боюсь Стагирита, даже если дознаются, кто наехал на философов, — твердо молвила Эгесихора, — ведь я уже решила плыть со спартанцами в Египет. Об этом я и хотела сказать тебе на прогулке.

— Так что же ты молчала? — Таис поднялась, уселась на коленях и, поняв нелепость своего упрека, рассмеялась. И через мгновение снова озабоченно нахмурилась.

— И ты бросаешь меня одну в Афинах?

— Нет, зачем же, — невозмутимо парировала Эгесихора, — ты едешь со мной.

— Я не обещала этого ни тебе, ни себе самой!

— Так решили боги. Я была у прорицателя, того, чье имя не произносят, как и богини, которой он служит.

Таис вздрогнула и побледнела, зябко согнув гибкие пальцы на ногах.

— Зачем ты сделала это, зачем?

— Мне трудно расстаться с тобой, а я должна была дать ответ Эоситею Эврипонтиду.

— Он из древнего рода лакейских царей? И что ты сказала ему?

— Да!

— А что сказал тот, кто видит вдаль?

— Что тебе будет дорога кольцом на много лет. И мне, но мой путь короток, хотя буду вместе с тобой до его конца.

Таис молча смотрела перед собой в каменистую осыпь склона на трепещущие под ветром былинки. Эгесихора следила за ней, и странная печаль углубила уголки полного, чувственного рта спартанки.

— Когда они плывут? — вдруг спросила Таис.

— В двадцатый день боэдромиона. Из Гития.

— А туда?

— За неделю до того надо плыть из Пирея. Его собственный корабль возьмет нас со всем имуществом.

— Времени осталось немного, — молвила Таис, поднимаясь и стряхивая песок с живота, бедер и локтей.

Встала и Эгесихора, разделяя ладонью вьющиеся пряди тяжелых волос. Гесиона подбежала к Таис с куском ткани, служившим для стирания соли, обтерла ее. Почти не разговаривая, подруги доехали до дома Таис. Эгесихора, скрыв лицо под покрывалом, в сопровождении сильного конюха пошла домой уже в сумерках.

На следующий день вся Агора возбужденно обсуждала происшествие у Ликейской рощи. Афиняне, большие любители судачить и сплетничать, изощрялись в описании случившегося. Число «покалеченных» неуклонно возрастало, к полудню достигнув пятнадцати. Имя Таис повторялось то с восхищением, то с негодованием, в зависимости от возраста и пола говоривших. Но все почтенные женщины сходились на том, что надобно проучить «та метротен Кресса», критянку по матери, в своей наглости не постеснявшуюся нарушить покой обители великого мудреца. Гинекономы уже послали своего представителя к Таис, чтобы вызвать ее в суд для дачи показаний. И хотя сама Таис не обвинялась в серьезном преступлении и, кроме денежной пени, ей ничего не грозило даже при несправедливом обороте дела, ее подруга могла понести суровое наказание. Свидетели видели женщину, несущуюся на колеснице, а весь город знал, что тетриппой — четверкой лошадей, могла управлять только гетера Эгесихора. Ее покровители задержали дело, но вскоре выяснилось, что один из сыновей влиятельного и знатного Аристодема изувечен копытами и колесами. Еще три ученика Стагирита требовали удовлетворения за поломанные ребра, руку и ногу.