Таита

"Музыкально-вокально-танцевальный вечер, имеющий быть в пользу бедной сиротки в выпускном 1-м классе Н-ского института".

Затем следовали номера исполнения;

Арию Татьяны из оперы "Евгений Онегин" исполнит госпожа Козельская.

Марш "Шествие гномов" из оперы "Кольцо Нибелунгов" Вагнера исполнят в четыре руки госпожи Тольская и Сокольская.

"Мечты королевы", стихотворение Надсона, прочтет госпожа Браун.

"Как хороши, как свежи были розы", стихотворение в прозе Тургенева, продекламирует госпожа Веселовская.

Цыганские романсы под гитару исполнит госпожа Чернова.

И в заключение «Танцы-фантазии» исполнит босоножка госпожа Ника Баян.

Программа обещала быть крайне интересной. Ее составили накануне шесть заговорщиц во главе с Никой: Наташа Браун, Золотая Рыбка, Хризантема и Алеко с Земфирой. Составили по необходимости: наступила зима, а у Глаши, то есть, у Тайны, дочери института ничего не было: ни теплого платья, ни сапог, ни галош, ни пальто. А малютка рвалась на прогулку. Решили сообща устроить вечер, первый платный вечер в институте, в пользу бедной сиротки, якобы проживающей в деревенской глуши.

Смелые Никины мечты полетели далеко. Было условлено просить начальницу назначить день, дать залу, разрешить пригласить родных, братьев, кузенов, устроить после вечера танцы. Ах, все это было так заманчиво и интересно. А главное, обещало известную сумму денег в пользу Глаши. Входные билеты были назначены по гривеннику. Сумма крохотная, в сущности, доступная каждому; она бы не стеснила никого, а для маленькой Тайны составила бы весьма и весьма многое.

Все это вихрем проносится в кудрявой головке Ники, пока она с сосредоточенным видом берет в руки карандаш и самым тщательным образом высчитывает, сколько может принести денег этот вечер.

Вдруг на крышку тируара (пюпитра, на институтском языке) падает скомканная бумажка.

Ника вздрагивает и оборачивается назад.

С последней парты ей кивает Шарадзе:

— Читай скорее! Читай скорее!

Баян развертывает бумажку и читает:

"У Тайны порвались чулки, я заметила. Нет также и зубной щетки. Когда нынче Золотая Рыбка понесет обед, пошли с нею деньги Ефиму, хоть сколько-нибудь.

Дедушка Тайны Тамара Дуярская".

Едва успевает Ника дочитать последнюю фразу, как худощавое лицо Осколкина обращается в ее сторону.

— Госпожа Баян, — звучит его спокойный, всегда немного иронический голос, — соблаговолите повторить то, о чем я только что говорил.

Ах!

Ника краснеет. Менее всего любит она попадать в смешное и глупое положение. Она слишком горда и самолюбива.

— Я не слышала, извиняюсь, я была занята другим, — говорит она откровенно.

Но учитель, по-видимому, далеко не удовлетворяется таким ответом.

— Вы, госпожа Баян, так сказать, блистали своим отсутствием, — иронизирует Осколкин, — и это не похвально: такая добросовестная ученица — и вдруг. Благодарю вас, — неожиданно обрывает он самого себя и чертит что-то в своей книжке.

Четырехместная карета волнуется. Отбрасывает изящную вышивку, и близорукие глаза приковываются к Нике.

— Будьте внимательны, Баян, — взывает она резким голосом и тоном по-французски.

— Госпожа Тер-Дуярова, не пожелаете ли вы исправить ошибку вашей предшественницы, — обращается к Тамаре неумолимый Осколкин.

"У-у! Противный! Все высмотрит, все заметит!" — волнуется Ника, проворно пряча злополучную программу вечера в тируар.

Тамара еще менее «присутствовала» на уроке, нежели Ника. Вся малиновая, обливаясь потом, поднимается она со своего места.

— Вы говорили… вы говорили про Пушкина, — выпучив глаза, выжимает из себя она с трудом.

— Совершенно верно. Совершенно верно, госпожа Дуярова, — продолжает ее мучитель, — но о каком же из его произведений я говорил сейчас.

Глаза Осколкина неумолимы. Этот худой, болезненного вида человек — поэт и художник в душе, каких мало. Он искренно любит свой предмет и не прощает невнимание к великим классикам, которым свято поклоняется, как апостолам и носителям истинного искусства.

Заранее раздраженный предчувствием нежелательного ответа, он недоброжелательно поглядывает на Тамару, и два красные пятна ярко вспыхивают у него на щеках.

— Ну-с, госпожа Тер-Дуярова, я жду!

Бедная Тамара! Она меняется в лице. Ах, скорее бы спасительный звонок! У ее соседки, Ольги Галкиной, имеются черные часики под пелеринкой. Глазами, полными безнадежности, несчастная Шарадзе как бы спрашивает подругу:

— Сколько минут остается до звонка?

Поняв эту богатую мимику, Донна Севилья растопыривает под партой пальцы обеих рук.

Это значит, что осталось еще десять минут.

Шарадзе смотрит на учителя, выпучив глаза; учитель — на Шарадзе.

"Суфлерши" работают вовсю. По задним партам, подобно ропоту вечернего прибоя, несется смутный шепот подсказки.

— "Капитанская дочка", "Капитанская дочка". Ну же, Шарадзе, говори!