Не слишком заметную, но очень важную роль в распространении тайцзицюань сыграл мастер Сун Шумин, который называл себя восприемником древней традиции, восходящей к Ли Даоцзы и Сюй Сюаньпину.
Цит. по: Ван Чжиюань. Ян-ши тайцзицюань цюаньши. Лилунь пянь, с. 18.
Итак, тайцзицюань стала гласной и в значительной мере открытой практикой с падением в Китае старого режима. Авторы книг о тайцзицюань 20-30 х годов прошлого столетия неизменно подчеркивают, что «государственное искусство»
Генеалогия в тайцзицюань, вообще говоря, может основываться на разных критериях. В одних случаях, как в семействе Чэнь из Чэнь-цзягоу и некоторое время в семье Ян из Юнняня, школа строго ограничена семейными рамками; в других, как было принято в Чжаобао, учеников с самого начала подбирали из числа жителей своей деревни, наделенных подходящей «небесной природой»; т.е. прирожденными способностями, в третьих выбор учеников вообще не был ограничен какими-либо предварительными правилами. С выходом старых школ на свет публичности прежние ограничения почти сразу же перестали действовать. Одновременно сам принцип непосредственной передачи мастерства от учителя к ученику и сопровождавшие его общественные условности, вроде обряда приема в ученики, составления родословной школы и т.п., быстро превращаются в анахронизм. Стремительный рост числа любителей тайцзицюань и интенсивные контакты между ними заставили многих сомневаться в эффективности и даже уместности старых предписаний.
В настоящее время в наиболее модернизированных обществах – прежде всего в странах Запада, в меньшей степени на Тайване – старый уклад школы практически перестал существовать. Становится все более очевидным, что традиция тайцзицюань живет, должна жить не ритуальным декорумом, а личным постижением ее принципов каждым ее приверженцем.
Несомненно, быстрый взлет тайцзицюань связан со сложными процессами, происходившими в китайском обществе в переломный период его истории. Но видеть в нем только признак роста национального самосознания или какой-либо другой привычной черты общественной модернизации было бы чрезмерным упрощением. До некоторой степени тайцзицюань можно считать элитарной и значительно более систематизированной параллелью распространившимся с XVI в. религиозным движениям нового типа – синкретическим и светским по своему характеру, представляющим собой плод рефлексии на традицию, делающим акцент на личном совершенствовании и в этом смысле заслуживающим названия посттрадиционных. Это сходство остается, впрочем, чисто функциональным. Тайцзицюань не является религией, но обнажает, если так можно выразиться, экзистенциальные предпосылки веры.
При всей популярности тайцзицюань в современном мире речь не идет об очередной разновидности столь модных ныне оздоровительных практик или спорта. Тайцзицюань всегда несет в себе вызов современному техницизму и наглядно свидетельствует о большой жизненности духовных основ традиции в условиях даже самого высокоразвитого информационного общества. Тайцзицюань – убедительный образец не вполне еще осмысленной, не освоенной, но, как чувствуется, прочной связи традиции и современности. И можно лишь приветствовать то обстоятельство, что по мере того, как уходят в небытие социальные формы, поддерживавшие традицию тайцзицюань в прошлом, на передний план выходит ее собственно духовное содержание, и все больше внимания привлекают к себе условия, способы и плоды духовной просветленности, к которой ведет это великое искусство освобождения жизни силой самой жизни.