Тающий мир

Особенно любил это дело смотрящий за третьим тюремным блоком Фигус Акт – у него была какая-то патологическая страсть к песку, словно он знал про него некую тайну. Вот и сейчас Фигус возводил в центре тюремного двора огромную башню, лишив тем самым песка остальных эльфов. Пальцы смотрящего вытворяли настоящие чудеса; песок под ногами превращался в форпост, только в уменьшенном виде. Сам Фигус при этом высунул язык до подбородка, пачкая слюной тюремную робу, а глаза выпучил, став похожим на дебила. Увлечённый постройкой, он и не подозревал, что меньше чем через пять минут все его труды пойдут насмарку.

Опасность исходила от Шмели. Услышанное от министра Гекса сперва его очень огорчило, но теперь он смотрел на ситуацию под иным углом. Действительно, чего переживать, в самом деле? Он получит свободу, жрать-пить будет от пуза и на халяву. Сама Империя и её глаза – «Серость…» – будут его опекать. Чего же боле? Да с такими связями можно вообще никого не бояться! Можно ходить и гнуть пальцы, ругаться, сколько влезет, девок щупать, морды бить, зубы золотые вставить!..

Короче, когда Шмеля вышел на тюремный двор, никто пока не догадывался, что прежний Дырнявкин, эльфийский пацан в законе, исчез. Теперь это был оборзевший до потери пульса и наглый до бесстыдства агент Шмэл.

Шаркающей, развязной походкой (руки в штанах, карманы оттопырены) он добрёл до песчаной крепости, в которой Фигус прятал своё детство. Ни «скульптор», ни «ассистенты» не обратили внимания на подошедшего Дырнявкина. И напрасно. Шмеля, окончательно охренев от своего нового статуса, сходу влепил ногой по основанию песочного изделия.

Далее последовала немая сцена. Сказать, что все присутствующие просто офигели – это значит ничего не сказать. Качели застыли в воздухе, не завершив полёта; все без исключения самокрутки потухли одновременно; Фигус Акт подавился песком, а на фоне «руин» творения незадачливого архитектора возвышался гордый Шмеля Дырнявкин, потирающий лапки и ухмыляющийся самой дурацкой ухмылкой на всём белом свете. Он не осознавал, что сытая и халявная жизнь, о которой он грезил минутами ранее, вот-вот должна была насильственно оборваться, так и не начавшись. Ибо перед Шмелей поднимался с колен не тот милый и впавший в детство Фигус, а одна сплошная гора всех существующих негативных эмоций. Остальной тюремный народ потихоньку начал расползаться в стороны, освобождая место для грядущего действа – все прекрасно знали, что сейчас кое-кого будут очень больно бить.

Не знал об этом, как ни странно, один Шмеля.

– Понял, фуфел, с кем имеешь дело? – рисуясь, бросил он. Ему наивно казалось, что весь мир в курсе, кто он такой, вернее, кем он стал. На его беду, Фигус был на сей счёт не проинформирован. Он смотрел на Шмелю так, будто примеривался, куда ударить побольнее. Короче, это был недвусмысленный взгляд разобидевшегося эльфозэка, и под этим взглядом Дырнявкина пробило на сомнения насчёт собственной вседозволенности. Он нервно сглотнул слюнку с громким хлюпающим звуком, обведя взором мощный торс и двухметровые плечи Фигуса.

– Я тут… ну, это… – принялся козлиным голоском реабилитировать себя Шмеля. – Кхе… спросить хотель… вот… Ты где такую фигуру заимел?

Хрясь! Многопудовый кулак «зодчего» атаковал Шмелину челюсть. Шмеля взмыл в воздух, после чего, собственно, упал, собрав немного песка в штаны. Встать он не успел – Фигус приподнял его над своей головой и шмякнул с размаху об бетонную площадку, чей песок никак не смягчил Шмелино падение. С сочным хрустом горе-«агент» поцеловал бетон. В бок упёрлось что-то твёрдое, и в следующий миг Шмеля снова преодолел силу тяготения, снеся по приземлению качели.

В общем, не быть бы Дырнявкину свободным и счастливым, кабы не подоспевшие вовремя надсмотрщики, которые даже не удосужились разнять дерущихся, а просто-напросто пустили в ход резиновые палки. Мало того, что Шмеля тоже «заработал» по пояснице – в эту любимую всеми вертухаями область получили почти все, кто возился сегодня в песке. На следующий день треть колонии писала кровью, проклиная дурака Шмелю (открыто) и идиота Фигуса (в душе). Но это было потом, а сейчас тюремный лазарет принял на свои койки весьма побитых, а значит злых, эльфов.

Шмеля очень попросил, чтобы его лечили отдельно от всех. Быть порванным на куски бывшими товарищами шуруханский недотёпа почему-то не хотел.