Тающий след

– Больше семи лет уж прошло, сударь мой, как у дальних скал опять разбился корабль. Ведь на всем нашем острове удобное место для пристани только здесь и нашлось, оттого и прозываемся мы Тихая Гавань – ну да это вы и сами знаете. А вокруг гиблые воды, потому и обходят нас суда стороной. Но в тот раз была бурная ночь, никто не спасся. Наутро наши пошли, как водится, обломки подбирать и все, что море вынесет на берег. А Джон заметил – шлюпка болтается на волнах. Не так чтоб далеко от берега, но никто не решался, а он в воду полез – вся как есть одежда намокла. Ведь это большая ценность – лодка, я вам скажу, хоть и о камни побитая… В ней и был подарок моря! Сначала думали, мешок, потом разглядели – дитя завернуто в дождевик и рукавами к скамейке привязано. Никто и не чаял, что живое. У нас на кладбище для таких могил, для в море утопленных, отдельное место есть. А Джон прислушался – дышит! Как сейчас, сударь, вижу: шагает он к дому, почти бежит, а за ним целый хвост зевак, а бесстыдник Вильям в лодку вцепился. Потом отпирался, будто помочь, чтоб назад в море не унесло…

Мой ланч, причудливо сочетавшийся из рыбы и баранины – должно быть, добрая женщина подала гостю все, что имелось, – позволял мне не поддерживать беседу как должно и откликаться лишь кивками и междометиями. Впрочем, разговор и не нуждался в моем участии, так экономка была увлечена своим рассказом.

Им удалось отогреть ребенка, это была девочка, на вид лет девяти-десяти. Несколько дней она находилась между жизнью и смертью из-за переохлаждения и ужасного потрясения. Экономка была в отчаянии, потому что и придя в сознание, дитя отказывалось от еды.

– Только глядит глазами своими большущими куда-то мимо всего. Я взмолилась: ведь не жилец человек, который не ест, что ж я Джону-то скажу, когда он придет! А она вдруг посмотрела на меня и говорит: «Джон? Он придет?» Я обрадовалась: сейчас придет – а сама сую ей ложку с бульоном. Я, говорю, Молли, а тебя как называть?

Но кроме ее имени – Джинни, они ничего не узнали: ни как зовут ее родителей, ни с кем и куда она плыла, ни где жила раньше. Как только при ней заговаривали о корабле, о шторме, глаза девочки туманились от ужаса, ее начинала колотить дрожь, и хозяин настрого запретил экономке и ее мужу Джозефу, своему помощнику, волновать дитя расспросами.