«Ласточкино», несмотря на ранний час, оказалось набито почти до отказа. Его контингент пестрел братками, проститутками и пенсионерами. Братки пили водку и переругивались. Их столы ломились от снеди, а ноги поминутно ударялись о пустые бутылки на полу. Проститутки топили напомаженные окурки в пепельницах и жадно глотали кофе. Пенсионеры со скрипом жевали свои заказы. Издали было не понять, что именно они едят: обзор закрывали панамки и соломенные шляпы, уложенные на столе возле тарелок.
Интерьером «Ласточкино» походило на провинциальный отель. Обои изображали берёзовую рощу, умытую солнечным светом. Поверх них висели рамки с фотографиями птиц, лесов и деревень. Эти картинки повыцвели и кое-где не оставляли и намёка на своё содержание.
Единственным ориентиром служили подписи.
Прежде чем заговорить, Юрий задержал взгляд на одной из таких. В него всматривалось белое пятно с двумя вертикальными чертами. Он долго смотрел на него в ответ, пока не заметил название: «Мишки в лесу». Тогда Юрий, будто поверженный этим знанием, подал голос.
– Я уеду, уеду, уеду-у…
Аня тщательно прожевала блинчик и нахмурилась. Она стеснялась актов щедрости. И потому скрупулёзно ела угощения, смотрела фильм по билету, подаренному Юрием, и так же читала его книги.
– Ну, Малинин, – сказала Аня и переложила блинчик ему в тарелку.
– Ехать мне надо, родная. Вот что. Наверно, в Америку. Пальмы, солнце, экономика первая в мире.
– Не поняла. Что, опять за старое? – Аня имела в виду розыгрыши.
Чтобы развеселить её, Юрий частенько чудил. Доходило до греха. На стене в комнатушке Ани висели постер патлатой группы Cinderella и календарь с Шатуновым. Всем, как одному, Юрий нарисовал усы Гитлера. Ещё он любил таскать из Театра маски: то чёрта, то лебедя.
– Мы тут, – он оглянулся, нет ли поблизости ушей, – с Францем… знаешь его? Он английский на Горке преподаёт, такой…
Юрий затих в попытке припомнить хоть одну выразительную черту Франца и не сумел.
– … такой. У нас с ним был уговор. Прости, не говорил… Ты не подумай, там не криминал, ничего такого. Был, потом повздорили. Я и уехать не из-за него хочу. Повод будет. Очень скоро.
Аня отложила ложку и уставилась на Юрия. В ней читалось недоумение ребёнка, для которого смерть бабушки – не трагедия. А только прекращение цепи пирожков, компотов и чая с малиной.
– А кто играть будет, мася?
Юрия охватил неожиданный импульс смелости.
– Поехали со мной. Документ сделаем.
В слове «документ» Юрий упорно делал неподобающее ударение на «у». В другое бы время Аня улыбнулась. Но тут опустила кончики губ и настороженно на него взглянула. Она не понимала спонтанности.
Аня здраво считала лучшее врагом хорошего. Перспектива потерять всё – пусть и в теории, пусть и необязательно – пугала её. Страх отразился в том, как она положила варенье Юрию на блюдечко.
Пальцы Ани взяли ложку рассеянно. За самый изгиб у черпала.
Убеждая, Юрий взял её руку. Аня легонько погладила его ладонь.
– Глупость. Куда я поеду? Денег нет. Работа. И язык не знаю.
– А не проблема, у тебя переводчик будет.
– Откуда? Ты, что ли, наймёшь? На какие шиши? Ты чайка, а не миллионер. У тебя бабок не больше моего.
– Будут деньги, – уклончиво заметил Юрий. И этого Аня не понимала.
– Нет, я так не могу. Ты сразу скажи: так и так, Аня, хочу жить вот так, работать – вот там. Ну я посмотрю и скажу, что думаю. Но нет, мы ж любим загадки устраивать. А если ты дурью заняться хочешь, а? Уеду с тобой, и куда потом денусь? Одна, на чужой стороне? А если ты меня… И думать страшно. Я ж не знаю, что ты там навыдумывал.
– Всё легально, я просто стану знаменит. Как Василий Ливанов. Ты знала, у него орден какой-то королевский? Английской короны. Вот и я так, только в Америку… человек один должен быть, он поможет.
– А кто сказал?
– Фира, – сказал Юрий и осёкся.
Об инспекторе Фире знали все чайки, но он никогда не появлялся в компаниях. Он посещал каждого, кого хотел увидеть. Фира дожидался момента, когда его жертва оставалась одна. И тогда показывался с новым докладом от Министерства, директивой или халтуркой.
Его интересовали только слабовольные чайки.
Фира – это сокращение от Порфирия. За едкость и хитрость он получил кличку «чужеяд». Сколько Юрий себя помнил, Фира занимал пост инспектора Ретазевского филиала Федеративного Управления по Делам Сверхлюдей (РФФУДС) и не менялся год от года. Он будто родился сухоньким и тонконогим стариком в остроносых туфлях.
В людях Фира не вызывал первобытного ужаса. А вот чайки боялись его, ведь не имели смелости на отказ от его предложений.
– Я бы ему не верила. Он же
Радио-пианист зашёлся над партитой номер 2 в цэ-минор, BWV 826. Юрий знал это сочинение с музыкальной школы и слышал, что у него скверно выходит. И всё равно обратил рассеянное внимание в звук.
Вместе с раздражением голову поднимали голоса.
– Он мне как дедушка.
– Хреновый у тебя дед, если посылает внучка в ад.
– И всё равно, – Юрий старательно перевёл тему. – Ты со мной?
– Не знаю. Надо подумать. Я не хочу, чтоб ты жалел.