Так затихает Везувий: Повесть о Кондратии Рылееве

Сколько они толковали с Александром, сколько спорили, сколько вместе мечтали о «Полярной звезде»! Вот тут же на столе лежат заметки для проспекта альманаха, набросанные рукой Бестужева, но обговоренные, обдуманные обоими вместе.

«При составлении нашего издания г. Рылеев и я имели в виду более чем одну забаву публики. Мы надеялись, что по своей новости, по разнообразию предметов и достоинству пьес, коими лучшие писатели удостоили украсить „Полярную звезду“, она понравится многим; что, не пугая светских людей сухою ученостью, она проберется на камины, на столики, а может быть, и на дамские туалеты и под изголовья красавиц. Подобными случаями должно пользоваться, чтобы по возможности более ознакомить публику с русскою стариною, с родной словесностью, со своими писателями».

Высказано слишком игриво и легковесно. Александра, как всегда, заносит, но мысль верна. И есть наброски хотя и цветистые, но гораздо более глубокие, как хотя бы вот это:

«Феодальная умонаклонность многих дворян усугубляет сии препоны.[13] Одни рубят гордиев узел мечом презрения, другие не хотят ученьем мучить детей своих и для сего оставляют невозделанными их умы, как нередко поля из пристрастия к псовой охоте. В столицах рассеяние и страсть к мелочам занимают юношей, никто не посвящает себя безвыгодному и бессребреному ремеслу писателя, и если пишут, то пишут не по занятию, а шутя. У нас нет европейского класса ученых… ибо одно счастие дает законы обществу, а наши богачи не слишком учены, а ученые вовсе не богаты».

Все бумаги альманаха отправлены цензорам, кои должны дать разрешение на издание, и теперь надо насесть на Бирукова, на эту бесстрастную, неповоротливую глыбу, какой и положено быть цензору. А заметки убрать в ящик стола. Негоже плоду мечтаний двух поэтов лежать прямо на столе среди служебных бумаг и неотосланных писем.

Он схватил пачку, чтобы убрать в стол, и оттуда выпал листочек, заполненный стихотворными строками. Как он сюда попал? Да это две последние строфы из думы «Державин». Верно, под горячую руку, подсчитывая грехи цензора Бирукова, подложил к бумагам, относящимся к «Полярной звезде». Бируков, страха ради иудейска, заставил его заново написать конец думы. А как было хорошо!

К неправде он кипит враждой,Ярмо граждан его тревожит;Как вольный славянин душойОн раболепствовать не может.

…Греметь грозою против злаОн чтит святым себе законом,С покойной важностью челаНа эшафоте и пред троном.

А как это звучит теперь?

О, пусть не буду в гимнах я,Как наш Державин, дивен, громок,Лишь только б молвил про меняМой образованный потомок:

«Парил он мыслию в веках,Седую вызывая древность,И воспалял в младых сердцахК общественному благу ревность!»

Гораздо хуже. Особенно режет ухо «образованный потомок». Да и ревность к общественному благу напоминает более докладную записку в министерство просвещения. Доколе же высокое искусство поэзии будут принижать и искажать во имя ложно понятых государственных и нравственных целей.

И вся петербургская круговерть продолжалась не один год. И снова, и снова, вернувшись с очередного заседания Вольного общества любителей российской словесности, он принимался за невеселые дела. В них приходилось вмешиваться, если хотел быть не только поэтом, но и гражданином. Так, на этот раз на столе лежало недописанное письмо Булгарину. После бурной сцены, какая произошла между ними, он решил прекратить с ним всякое знакомство, о чем и извещал его. Но письмо было еще не отправлено. Он схватился за перо, но остановился. Надо же все-таки перечитать.